Наследие Божественной Орхидеи

Однажды ее навестила Сильвия с близнецами. Они еще не посеяли семена, которые Орхидея дала им, и решили сделать это на третью годовщину ее превращения. Каждый из членов семьи приезжал раз или два, но никогда вместе, и никогда не задерживался больше чем на пару дней. Энрике не появлялся.

Прошло семь лет после пожара. Маримар села позавтракать яичницей и черным кофе. Ее розовый бутон все еще не распустился, но дом был закончен.

В это обычное утро зазвонил телефон. Голос в трубке звучал торопливо, настойчиво, устало.

– Тати, я не понимаю… помедленнее.

– Прости, – сказала Татинелли. – Это покажется тебе безумным.

Маримар прикусила большой палец. Она взглянула в окно на ветви бабушки, колышущиеся на ветру. Рассеянно прижала подушечку большого пальца к шипу на своем цветочном бутоне.

– Посмотрим.

– Я думаю, нас кто-то преследует, – сказала Тати сдавленно. – Конечно, не надо говорить такое по телефону. Или надо?

– Начни с начала. Почему ты думаешь, что за вами кто-то следит?

– Майк считает, что я схожу с ума, но иногда я вижу этого человека, стоящего в конце нашего квартала. Когда я хочу указать на него, его уже нет. Но Рианнон тоже его видит. Она говорит, он поздоровался с ней однажды. Я не понимаю. В последнее время я думаю о том, как все происходило много лет назад. Мы просто оставили тебя, Маримар. Просто ушли, а должны были остаться, и каждый раз, когда я хотела позвонить тебе, я боялась, что ты рассердишься. Ты сердишься на меня?

– Нет, не сержусь, – сказала Маримар, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал мягко. – Вы позвонили в полицию?

Смех Тати звучал почти истерично.

– Они согласны с Майком. Я объяснила им, как mamá Орхидея сказала, что нам нужна защита – ты помнишь, – но они посмотрели на меня так, будто меня надо положить в больницу. Я просила Майка подтвердить, что я не лгу, но он сказал, что не помнит тот день, потому что потерял сознание перед пожаром. Он думает, что это ему приснилось. Я просто… Мы можем приехать в гости? Пожалуйста? Прошу тебя, Маримар.

– Конечно, вы можете сюда приехать, – сказала Маримар. – И живите здесь, сколько захотите.

* * *

Маримар сделала глоток кофе и медленно выдохнула. Она попыталась вспомнить все, что произошло за это время. Как звонила Рею много лет подряд и узнавала, не случалось ли с ним чего-нибудь странного. Для семьи Монтойя странность была нормой. Ей не приходило на ум что-то, что выделялось бы особо, но, если бы она была честна с собой, она бы признала, что прекратила поиски. Маримар не пыталась узнать про прошлое Орхидеи, и ей было все равно, кем был ее родной отец; она просто хотела ухаживать за своими цветами и работать над поддержанием долины. Она получила почти все, о чем просила. Мир. Дом.

Но надвигалось что-то, что грозило все разрушить. Она чувствовала это в холодном воздухе. Сильный ветер захлопнул ставни. Габо закричал громче, чем когда-либо. Телефон зазвонил снова.

– Тати? – отозвалась она.

Послышался звук, но это не была Татинелли. Просто белый шум, потрескивание радио между станциями, голос, который она однажды слышала во сне во время зимней спячки.

– Открой дверь, Маримар.

15. Король Земли

Рей обманул себя по приезде в Нью-Йорк в том, что он вернулся, только чтобы сдержать свое обещание Орхидее. Мертвым лгать нельзя. Хотя Маримар настаивала на том, что Орхидея не мертва. Но она была не с ними, а они все еще не пришли в себя.

В первый день занятий все разглядывали друг друга. В кои-то веки можно было отказаться от деловых пиджаков и приглушенных оттенков, в которых он словно растворялся. Была зима, и он надевал кашемировые свитера изумрудно-зеленого или кроваво-красного цвета разрезанного граната. Он не хотел быть одним из тех ньюйоркцев, которые всегда ходят в черном, в общем-то потому, что не был ньюйоркцем. Он был родом из Четырех Рек, потомком женщин, которые умели преображаться. Были смертными, становились божественными.

Рей сказал Маримар, что терпеть не может своих учителей. У всех у них был скучающий вид. Они расхаживали по студии, следя за его прогрессом. Слишком медленный. Слишком неаккуратный. Это, должно быть, модернизм? Рей не разбирался в терминах и жанрах. Он был самым старшим на каждом из курсов, заполненных неопрятными новичками, от которых пахло марихуаной и не мытыми три дня подмышками. Однажды, когда он ел пиццу в одной из остекленных галерей, соединявших корпуса Хантерского колледжа, рядом с ним присела девушка с его курса. Ее волосы были светлыми внизу и темными у корней из-за жира.

– Можно мне потрогать его? – спросила она.

Он чуть не подавился пиццей.

– Прошу прощения?

– Цветок. – Она посмотрела на него, словно он должен был сам догадаться. – Он настоящий?

– Настоящий. И нет, нельзя.

Она закатила глаза и встала, как ребенок, которому в чем-то отказали. Когда он потянулся за очередным куском пиццы, она схватила его за запястье. Потянула за лепесток. Он вспомнил, как однажды мать за драку тащила его за ухо из школы. Только сейчас было в тысячу раз хуже. Никогда еще у него не вырывали кусочек его самого с такой силой.