Свежий ветер разогнал тучи дыма, пепла и тумана. Капитан долго всматривался в трубу, затем развернул яхту и приблизился к острову на десяток миль. Антони и Чарльз стояли рядом с капитаном. Все трое молча взирали на беспорядочные, сплошь покрытые пеплом каменные груды и остроконечные рифы. Из моря вставали замысловатые арки и ворота, образованные застывшей лавой. Волны перекатывались через голые, почерневшие глыбы, лизали нагромождения изверженных пород. Это было все, что осталось от цветущего острова Чарльза и поселка Буэно-Рио. Над развалинами кружились стаи птиц; они тоже не могли узнать свои скалы и гнездовья.
Острова Чарльза больше не было.
– Бьюсь об заклад, – сказал наконец капитан Бернардито, – что мистер Бленнерд, вновь назначенный губернатор острова, не допустит и мысли о землетрясении. Всем старым лордам в парламенте и адмиралтействе он с великим негодованием расскажет, как пират Бернардито Луис выкрал у него из-под носа целый британский остров!
6
Ночью корабль достиг гряды подводных рифов. Луна поднялась, и пассажиры яхты высыпали на палубу. На корабле сделалось очень тесно, люди разместились в глубине трюмов, но они уже приходили в себя после пережитых потрясений. Островитяне узнали, что они пойдут пока в Италию, где молодой синьор д’Эльяно поможет им устроить новую жизнь. Кое-где на палубах уже раздавался смех, звенела гитара и несмело рождалась первая песня.
Корабль стал на якоре перед полосою подводных скал. Ночь была теплая. Под луной матово чернели острия новых рифов, голые и скользкие. Судорога, сотрясшая земные недра, выдвинула на поверхность океана эти каменья, и они торчали над водой, похожие на оскал хищной пасти.
Чарльз сидел на корме «Толосы» вместе с матерью. Он рассказывал Доротее последнюю страницу ченсфильдской хроники, ту мрачную страницу, которой завершилась старая детская сказка про Леопарда.
С восходом солнца люди подняли якорь и двинулись в путь, навстречу своим новым судьбам. Далеко на севере скрылись белые паруса, и воды погибшего острова опустели.
Посреди океанской пустыни остались громады мертвого, опаленного камня. Много лет прошло, прежде чем на нем снова зазеленели травы и свили гнезда птицы. Самый бурный из океанов по-прежнему мерно чередовал под созвездием Южного Креста свои приливы и отливы, сотрясая штормами твердь, и прибой превращал острые обломки камня в круглую, обточенную гальку…
…А на летящем вперед суденышке под белыми парусами смелые люди, испытанные в боях с невзгодами, до самой ночи говорили и пели о новой жизни. Звезды, океан и ветер слышали их слова. Не об одних близких думали они, но и про то, какой дорогой люди должны идти в будущее. В светлых и смелых мечтах своих они продолжали верить, что среди мира насилия и рабства им удастся заложить первый Город Солнца. Но они понимали, что воздвигнуть Город Солнца для всей огромной семьи человечества смогут лишь новые поколения отважных людей на вольных просторах земли, освобожденной от страшной власти золота. Они надеялись, что это будет скоро!..
Послесловие
Глубокая любовь к отцу и преклонение перед его памятью позволили мне взять на себя смелость попытаться чисто фактологически изложить то, что я помню из рассказов отца и матери, то, чему была свидетелем сама, и то, что рассказывали близкие друзья нашей семьи, за долгие годы не единожды делившие с нами и горе, и радости.
В конце войны, в 1944 г., после очередного ранения и госпиталя отец получил новое назначение – ему предложили работу в Генеральном штабе в качестве заместителя начальника редакционно-издательского отдела. В ночь с 3 на 4 апреля 1945 г., как раз в день рождения, его арестовали. Главной виной было то, что он, человек с немецкой фамилией, работает в Генштабе!
Ордер на арест был подписан лично Берией. Отцу было предъявлено обвинение по статье 58-10, на которую тогда не скупились «правоохранительные» органы, и в рекордно короткие сроки по приговору «тройки» он получил десять лет исправительно-трудовых лагерей.
Свой срок отец начинал отбывать сперва под Москвой, а затем в Абези. Вот тут-то и пригодилась его военная специальность – топограф: его распределили на работу в техническое бюро. «Абезьяне» (как они сами себя называли) строили железную дорогу на Салехард, и отец говорил, что под каждой шпалой той дороги лежит по 2–3 «врага народа».
Отец получил назначение на 31-ю колонну в качестве геодезиста-топографа. Некоторое время отцу пришлось работать на лесоповале. Вскоре последовал неожиданный вызов к начальству. Начальником колонны значился спившийся майор, который заботился только о режиме и конвое. Во всем же, что касалось работы, он полагался на нарядчика Василевского. Людям, знакомым с лагерной жизнью, не нужно объяснять, что именно от нарядчика зависело всё и вся в лагере, начиная от условий работы и кончая возможностью элементарно выжить. Вот этот-то «царь и бог» и вызвал к себе отца.