Наследник из Сиама

Сын действительно угадал стихии внутри матери, он ведь плоть от плоти ее. Гликерия Сазоновна смотрела на бледную немочь, еле ноги передвигавшую, потому Проша держал ее за руку, и едва не роняла слезы. Чуяло сердце матери: девица безродная все переиначит в их доме. А как вел-то сынок по лестнице найденку — словно она из фарфора! Да и всякую свободную минуточку проводил с ней, лучше б по девкам бегал. Глаза б не смотрели на них, и Гликерия Сазоновна опустила голову, уставившись в вязание.

Найденная в чистом поле девица быстро шла на поправку, а доктор говорил — помрет да помрет. Не померла. И недели не прошло после того, как очнулась, а уж с постели вставать стала. Нет-нет, Гликерия Сазоновна не желала ей смерти, но страстно хотела, как не хотела ничего в своей скромной жизни, чтобы девица безродная враз делась куда-нибудь. Вот чтоб пропала, будто не было ее. Пусть будет жива и здорова, но оставит их дом!

Гликерия Сазоновна догадывалась, что мешала молоди, а вот не уйдет. Она стучала спицами и косилась не только на найденку, на Настьку, щебетавшую наравне с мужчинами — никакого почтения с воспитанием! Где откопал ее Сережка? Тоже на дороге нашел? Смотреть не на что, как и найденка, худосочна, одни глаза торчат у обеих, впрочем, у Настьки и живот уж торчит, первенца ждут. Вот что в них обеих ладного?

Наконец сынок усадил найденку в кресло, та спину выпрямила, шею вытянула… И вдруг подслеповатые глаза мамаши разглядели одежку на гостье нежеланной, Гликерия Сазоновна аж заерзала на месте. Платье-то на ней камлотовое, что из дорогих, тканное с шелковой нитью, отчего шерстяное полотно становится рыхлым и необыкновенной мягкости, а понизу и по рукаву отделано тесьмой. Это ж какие деньжищи сынок потратил! Второй удар едва не хватил мамашу, когда заметила из-под платья найденки туфельку. Прюнелевые лучшего сорта, мягонькие, что для благородных дев!

Чайку гости попили и согласились перейти к Прохору, на лестнице найденка пошатнулась, едва не упав, и… Проша на руки ее взял да понес на самый верх. Срамота! Екнуло материнское сердце: с чего бы это Прошенька столь заботы проявляет? Она ему кто? Никто. Не запал ли он на девку безродную? Не на Сережку ли равняется Проша? Не искал ли схожую с Настькой бессовестной, чтоб ни в чем не отстать от друга? А похожи-то оба — словно братья родные.

— Оскандалимся с ентой девкою, — качала головой мамаша.

Да, безродная! И бесприданница! А то и похуже! Разве порядочная девушка, имеющая семью и родных, окажется с проломленной головой на снегу за городом? Да в одном платье! Отчего ее никто не ищет? Вон сколь объявлений в газетах, а про то, что пропала девица, — ни словечка. Сама Гликерия Сазоновна читала плохо, она, разумеется, училась в начальной школе, так это когда было! Ее папаша считал, что девкам грамота без надобности, шибко умных баб никто не хочет. Подпись свою ставила, когда надо, а читать… Но газеты, что приносили сыновья и муж, она собирала и просила почитать кого-нибудь.

— Лукерья! — позвала мамаша служанку.

Вот жизнь пошла — слуги, дом большой, всего в нем вдоволь и… и строптивый сынок. Но прибежала Лушка, женщина немолодая (тридцати лет) и разбитная, с зычным голосом, Гликерия Сазоновна попросила почитать ей немного. Та принесла газеты, села рядышком на скамеечку и переворачивала страницы, шевеля беззвучно губами, когда читала заголовки.

— Объявления читай, — приказала хозяйка, вернувшись к вязанию. — До чего ж интересно, что у людей имеется, чего предлагают они, чего хотят. Ты подряд читай, мне все интересно.

— «Обещедоступныя развлечения», — прочла Лушка.

Читала она далеко не бегло, оттого времени уходило много, да торопиться-то некуда. Правда, мужу Акиму Харитоновичу не нравились посиделки жены, ведь прислуга должна работать, но его дома не было, стало быть, раздолье жене. Сокращения как написаны, так и произносила Лукерья:

— «Таврический сад. Каток и детския горы. Вход 10 коп. Нижн. чины 5 коп».

— Это что ж, богатый должон платить больше бедного за катание по катку? — ахнула хозяйка. — Несправедливо енто.

— Отчего ж несправедливо? — удивилась Лукерья. — Оно ж и бедному покататься охота. Богачу что десять копеек, что двадцать, а бедного и полушка в кармане богатым делает.

Не стала спорить Гликерия Сазоновна, не привычна она к спорам, только вздохнула мечтательно:

— Ни разу на каток не хаживала. По секрету скажу, ничего хорошего в своей жизни я не видала.

— Неправда ваша, — возразила Лушка. — Вона дом какой, еды всякой и добра навалом, прислуга, одежа не рвань — разве ж енто нехорошо?

— Ты читай, читай.

— «Карамель из трав от кашля Кетти Босс. Склад в Санкт-Петербурге»… Туточки адрес, но вам он на что? Ага, вот… «Любителям хороших папирос, небывалого качества рекомендуется новый сорт Турчанка в рисовой бумаге. 10 шт. 6 коп». Пустое! На дым эдакие деньги переводить? Ой, Гликерия Сазоновна, опять про женщыну из проруби.

— Читай, читай, — перестала вязать хозяйка, настроившись на стррра-ашную историю, хотя ничего понятного в прошлом объявлении не имелось.

— Так я ж читала вам.