Наследники Шамаша. Тени и пыль (СИ)

Ночью, когда почти весь лагерь погрузился в сон, а Ишмерай лежала в телеге смирно, накрывшись дырявым, но тёплым пледом, лес накрыла мёртвая тишина. По небу скорбно плыли тучи, не давая лунному свету разлиться по темной земле, а где-то в неведомой дали пронзительной песней завыли волки, и Ишмерай поёжилась, лицом уткнувшись в плед.

Она потеряла интерес не только к еде, но и ко сну. После убийства Марцелла и Александра прошло не менее трех дней, но девушка не могла заснуть, думая о тех, кого любила.

Она безутешно кружила над рекой, пока не опустилась на выжженный смертью берег. Не было здесь ни веточки, ни травинки — только один человек сидел у черной воды, неподвижно, безмолвно. Но вот Ишмерай приблизилась к нему, и человек обернулся. И это был Марцелл с пронзённой грудью и перерезанным горлом, из которого все ещё вытекала кровь, наполняя черную реку. Лицо его было страшно бледно, губы — синие, а под глазами залегли черные тени.

«Марцелл… — мучительно простонала девушка, сев рядом с ним, заглянув в его лицо и задрожав. — Ах, Марцелл!.. Прости меня! Я так виновата перед тобой!»

«Ты не виновата, — тихо и ласково проговорил он, не касаясь ее, но глядя на нее неотрывно и нежно. — Я не смог защитить тебя. По моей вине ты теперь одна, и тебя мучают эти мерзавцы…»

«Тебе больно, Марцелл?» — прошептала Ишмерай.

«Теперь уж нет, — со вздохом ответил тот. — Только холодно очень. Мне надо в землю».

«Почему же, Марцелл?» — с болью прошептала девушка.

«Некому похоронить…»

«Марцелл! — горько шептала она, пытаясь дотронуться до него, но не могла — хотя он сидел совсем рядом. — Я так тоскую по тебе!»

«Не надо тосковать обо мне, не надо тебе видеть меня. Плохо это для живых. Очень плохо»

«Но где же Александр и Марк? Они тоже не похоронены…»

«Не видел я ни того, ни другого. Я здесь один. Ты пришла ко мне, ибо сильно тоскуешь. А я не хочу этого…»

«Марцелл! — шептала Ишмерай. — Как же искупить мне то, что я наделала?!»

“Живи, Ишмерай. Живи и борись, чтобы домой вернуться и подарить родным своим немного света. Живи, вот твоё искупление…»

Едва проговорил он это, девушка очнулась и горько разрыдалась. Лагерь спал, всюду была тьма, и душу ее сжимало безумное, отчаянное горе.

Запахло рассветом, но она все не спала. Маркус не стал сажать ее на цепи, и Ишмерай смогла немного походить. Дозорные встрепенулись, но она и не думала бежать — ее догонят, и спасения ей не будет. Горст не стал убивать ее, но Риц такого случая не упустит.

В лесу было еще темно, но весь мир замер в ожидании благословенного света. Ишмерай медленно шла вперёд, отдаляясь от лагеря, от двух дозорных, которые не окликали ее.

Наконец, устав от бессмысленной ходьбы, Ишмерай прислонилась к одному из деревьев, чтобы немного послушать тишину, а после вернуться в лагерь, но безмолвие прорезал резкий звук шагов, и не успела она обернуться, как сзади ее схватили за руки, спереди — за ноги, а в рот ей затолкали кляп. Все это произошло так быстро, что Ишмерай даже не успела вскрикнуть.

Она видела перекошенное от злобы и торжества лицо Рица, слышала гадкие смешки его подельников, чувствовала их грубые руки, которые несли ее прочь от лагеря, где осталось ее спасение — Маркус. Мужчин было четверо. Они предвкушали гнусные минуты развлечения и что-то приглушённо говорили, маниакально глядя на Ишмерай. Так свора голодных собак глядит на несчастную лисицу, загнанную к обрыву.

Ишмерай вопила, и крик ее, приглушенный кляпом, становился тонким писком. Ужас сковал ее, и она дёргалась, как безумная, не в силах поверить в подобный конец.

Вскоре ее положили на землю. Тот, что был сзади, держал ее руки, двое других крепко держали ее ноги, чтобы не пиналась, и Ишмерай оказалась бессильна — она могла лишь извиваться телом и плакать — ужас от осознания своей слабости душил ее, как и душили эти отвратительные руки, начавшие ползать по ее телу, хватать его, щипать и бить.

«Матушка, батюшка, Атанаис, Акил, кто-нибудь! — навзрыд кричала она сквозь кляп. — Помогите же мне!..»

Вдруг ее перестали хватать, и она услышала взволнованные и глухие голоса злодеев. Один из них тыкал на Ишмерай пальцем и что-то ожесточённо кричал. Даже сквозь тусклый рассвет Ишмерай увидела, как позеленел он от ужаса.

— Хекс! — закричал он, отпрыгнул.

— Хекс!

— Саттанэн ис`фа! — выдохнул Риц, торопливо застёгивающий штаны.

Ишмерай не понимала, почему они вдруг перестали издеваться над ней, почему указывали на нее так, будто ее сразила проказа, но они не желали прикасаться к ней более. Они даже не желали глядеть на нее.

— Риц! — грянул гром позади, и Ишмерай увидела Маркуса, высокого и покрасневшего от бешенства.

— Маркус! Маркус! — ожесточённо кричал Риц, указывая на Ишмерай.