Татьяне Ситниковой были предъявлены фотографии семьи б. государя, на которых Ситникова сразу и с уверенностью указала на великую княжну Анастасию.
– Прекрасно… просто замечательно, – бормотал Соколов, берясь за следующий протокол.
Я стрелочник на разъезде №34 и помню, что после дня Богородицы, осенью, красноармейцы задержали какую-то молодую барышню и завели её в нашу сторожку. Лета её я определить не мог, потому что она была очень загорелая и грязная. А бабы с разъезда мне сказали, что в сторожке сидит задержанная царская дочь. Мне стало очень интересно, и я пошёл посмотреть. Зайдя в сторожку, я увидел в углу около печки на нарах молодую и приятную собой барышню. Волосы у неё были тёмные, а под глазом синяк. Верхняя губа рассечена и кровь на беленькой кофточке. Она плакала, а красноармейцы её уговаривали не плакать. Та задержанная говорила бабам с разъезда, что она царская дочь, а какая – я тогда не знал, не сказала. Говорили, что она сбежала из-под ареста с наследником Алексеем и, кажется, с кухаркой – точно не помню. Она, когда убегала от красноармейцев, то бросила своих. Ещё раз повторяю, как звали её, не помню. Но вот вы показываете мне карточки, на них я точно узнаю вот эту (свидетель уверенно указал на великую княжну Анастасию). Её задержали утром, а увезли в Пермь около 12 часов дня.
Я работаю стрелочником на разъезде №37. Под осень, когда уже было холодновато, месяца уже не упомню. Часов, кажется, около 12 дня я находился на разъезде, когда мне кто-то сказал, что красноармейцы поймали в лесу царскую дочь. Её посадили в сторожку при разъезде. Я тут же побежал смотреть. Вижу, в сторожке, в углу возле печки на стуле сидит девушка молодая, лет 18—19 на вид, может, чуть меньше. Она молчала, не плакала, но видно было, что она в большой кручине. Надета на ней была юбка, цвета уже не упомню, и беленькая кофточка, на груди – красные пятна от крови. Платка на голове у неё не было. А волосы кротко подстриженные, тёмные. На лице у неё тоже кровь была, синяки. Кажется, над бровями. Около губ рассечено было. Смотрела она исподлобья, хмурая, но ничего не говорила. Я же сказал – в кручине большой была, это видно было. Вот ещё – нос вроде с горбинкой, руки чистые, ухоженные, не рабочие. Господские руки.
На предъявленных мне фотографических карточках я уверенно признаю вот эту девушку (свидетелю были предъявлены фотографические карточки, причём, на всех карточках он сразу указал на великую княжну Анастасию). В сторожке я пробыл недолго, потому что красноармейцы меня прогнали, а девушку увели по полотну железной дороги по направлению к камскому мосту.
При мне имени девушки никто не называл и она сама не называлась.
– Просто великолепно! Выше всех ожиданий! – весело сказал Соколов. – Потрясающе.
– В самом деле, производит впечатление? – спросил воодушевлённый Кирста.
– Ещё какое! – заверил Соколов. – Даже и не сказать, какой большое. Я в восторге. Но мы с вами потом обсудим подробнее. Есть кое-какие вопросы. Мелкие, в основном.
– Как же, как же! Всегда готов, в любую минуту, – воодушевлённо пообещал Кирста.
– А как вы думаете, почему стрелочники с такой уверенностью и сразу опознали Анастасию?
– Странный вопрос, – удивился Кирста. – Не совсем понял вас, Николай Алексеевич.
– Хорошо, спрошу по-другому: на чём, по-вашему, основана уверенность свидетелей при опознании по фотографии?
– Так ведь… Хорошо разглядели барышню. Не каждый день на их разъезде ловят великих княжон. Такое потрясает и до конца жизни не забывается.
– Значит, потрясение… – произнес Соколов. – В основе убеждённости – потрясение. Давайте-ка ещё раз.
Но тут отворилась дверь, на пороге появилась молодая, остроносая особа в белом полушубке, в белом оренбургском платке и в белых же валенках, расшитых красными узорами.
– Вы меня ещё ждёте, Александр Фёдорович? – игриво спросила она, щуря глазки.