Наследство последнего императора. 2-я книга

Хотя в трактире собирались не баре и не буржуи, а люд, в основном, простой – рабочие с Верхне-Исетского и Сысертского заводов, с фабрики Злоказовых, железнодорожники; бывали и старатели, но больше всего крестьян из окрестных сел – подёнщики, ремесленники, мелкие торговцы. Да ещё извозчики, как до революции, – лихачи, ломовые и ваньки.

Лихачи снова в лаковых, дорогих английских колясках на рессорах и на резиновом ходу, запряжённых парой, а то и тройкой, носились по улицам, возили богатую публику, и, как при царе, грозно рявкали: «Постор-р-о-нись!.. Держи пр-р-р-ава!» Людишки едва успевали выскакивать из-под копыт сытых и таких же наглых, как кучера, лошадей, кованных массивными подковами и сверкающих разукрашенной сбруей.

Ломовые, как и раньше, неторопливо развозили грузы на своих битюгах, сильно, впрочем, похудевших: и овёс кусался, и сено. Некому пахать, сеять и жать. Миллионы мужиков истреблены на войне. Много безотказных крестьянских лошадок тоже ушло на фронт – по мобилизации. Никого из военного начальства не заботило, как будут выживать крестьянские семьи, большей частью, многодетные, потерявшие и кормильцев, и лошадей. Без лошади, а не дай Боже, ещё и без коровы – совсем ложись и помирай. Во многих семьях пахарями стали бабы – одна у сохи, другая в упряжке вместо лошади, только что без хомута, чересседельника и вожжей.

Ваньки из извозчиков – самые бесправные и запуганные. Многие в городе не живут постоянно, а наезжают из окрестных сел: отъездит сутки и домой ночевать. Возят клиентов на старых колымагах, тощими лошадёнками. Кажется, скелет в коляску запряжён, а не лошадь. И ничего, чуть не падают лошадки, а всё равно молча и старательно тянут и даже на сено себе зарабатывают. Как не дохнут? Русские лошадки стараются не дохнуть.

Ваньки боятся всего и всех. Раньше боялись городовых, теперь милиционеров. Не имеешь государственного регистрационного номера – плати. Лошадь сбросила на проспекте навозные яблоки – плати. Харя у ваньки подозрительная – плати. Пьяным возишь клиентов или клиенты пьяные – плати. Трезвые – ещё хуже, совсем подозрительный ванька, плати вдвое. Остановился у трактира или ресторана, чтоб ночного седока подхватить, – пятак швейцару. Не заплатишь – пошёл вон, а швейцар ещё и в рыло даст. Иди жалуйся. Да кому?

По вечерам и ночью ванька берёт большей частью пьяных седоков и не знает никогда, заплатит пассажир обещанный гривенник или нет. Хорошо, если и вздумал не платить и так просто уйдёт. Иные же господа, особенно, из военных, совсем не любят о деньгах рассуждать, гневаются. Отмерит ваньке кулаком в харю, рявкнет: «Я за тебя, мерзавца, кровь проливаю на фронте, от немца защищаю, а ты с меня ещё денег требуешь, вражина, холуй германский!» А вот который клиент попадается из налётчиков, тот и пулю в лоб бедному ваньке может влупить.

И уйдёт не торопясь. Уже бывало такое. Волноваться убийце не о чем: полиции нет в России уже третий год. Вместо неё новопридуманная милиция из гимназистов и студентов. Толку от мальчишек никакого, милиционеры боятся разбойного люда ещё больше, чем бессловесный ванька.

Но недавно появились совсем другие, грозные милиционеры – из уголовных: карманники, фармазонщики, домушники, медвежатники, грабители и даже душегубы. И берут их на службу, без вопросов – всех берут. Деваться белым революционным властям некуда – прежних полицейских зачислять на службу нельзя, у них поражение в правах. Не чеку

 же, в самом деле, создавать, как у красных, по борьбе с бандитизмом. И без того в городе работать некому, а охранять порядок – тем более.

Тут появились на тёмных улицах неизвестные доселе фулиганы. Эти – из подрастающих, чаще из безотцовщины или сироты погибших на германском фронте. Молодым шакалам, главное, силой поиграть – рыло прохожему начистить смеха ради, без зубов оставить. Заодно и кошель пощупать. Или барыне какой господскую морду ножичком – крест-накрест, если несговорчива и не желает по-доброму побрякушки отдать. Такие фулиганы многим девкам очень нравятся своей открытой, показной жестокостью, которую деревенские дуры, наехавшие в город, принимают за смелость и молодечество. Но вот чём больше всего неотразим фулиган – тем, что у него всегда в кармане деньга. Даже не считает. Вытащил ворох кредиток, взял сколько там наугад, швырнул на стол или прямо в морду официанту… Такой может хоть каждый день в портерную зазноб своих водить, одаривать, как настоящих барышень: то серёжки, то колечко, дорогое зеркальце или пудреницу с настоящей французской пудрой. А то принесёт платье, бросит на руки девахе своей – дорогое, бархатное, ещё сохраняет колдовской аромат заграничных духов бывшей хозяйки, какой-нибудь барыни или буржуйки.