Настоящая принцесса и Снежная Осень

— ...и вернулись в музыкальный мир. Двад­цать семь лет вы были величайшим виртуозом планеты. Да, в шестьдесят первом из-за болез­ни суставов вы перестали было играть, но ам- берхавенские магомедики сумели вам помочь, и вы снова начали выступать. Последний ваш концерт состоялся в Карнеги-Холл в ноябре семьдесят второго, в день вашего восьмидесяти­пятилетия. С первой супругой вы расстались еще в Германии в тридцать восьмом — увы, из- за ее нацистских убеждений. Второй раз вы женились уже в Амберхавене, в шестьдесят семь лет, на дочери вашего первого ученика, — ей тогда было тридцать. Брак был очень счаст­ливым. У вас четверо детей, двое из них — му­зыканты, скрипачи, довольно известные. Пре­подавать вы продолжали и после этого и послед­ний урок дали за несколько часов до смерти.

При слове « смерти » пальцы у старика в крес­ле разжались и смычок беззвучно упал в траву. Изморин с трудом поднялся, опираясь на вио­лончель, а кресло исчезло.

Инго, — прохрипел он, — мальчик мой, за что ты меня так?

Инго прислонился спиной к колонне. И даже придержался за нее забинтованной рукой — точнее, за плеть плюща, обвившую мрамор. Но старик тоже еле держался на ногах и хватал морщинистым ртом воздух.

Всех ваших учеников вы помнили, — бес­пощадно продолжал Инго. — С большинством состояли в оживленной переписке. — Инго при­остановился. — Но меня среди них никогда не было. Никогда. И этот город... город точно... не ваш, — чуть задыхаясь, говорил он, глядя в гла­за Изморину, — а вы... вы теперь даже колдо­вать... не можете — как оно вам? Быть просто... человеком? Давно забытые ощущения, да?

Изморин заслонился — как когда-то засло­нялась от его давящего взгляда перепуганная Маргарита, вжимаясь в стену.

Вы мирно скончались во сне в ночь на во­семнадцатое марта восемьдесят второго, не до­жив до девяноста пяти. На следующий день во всех газетах напечатали фотографии в траурной рамке — фантастически красивый старик с си­яющей улыбкой. Это было ровно за два года до моего рождения.

От каждого слова Изморин вздрагивал, как от удара. Лизе показалось, что старик усыхает на глазах, а потом она поняла, что он оседает, как сугроб на солнце, и вот уже падает, и скрю­ченные пальцы, которые протянулись то ли удержаться за Инго, то ли вцепиться в него, повисают в воздухе, а потом темный силуэт без ли­ца медленно осел, рассыпаясь на жухлую, туск­лую осеннюю листву.

Мы с вами никогда не встречались. — Инго глухо хлопнул в ладоши и взмахнул рука­ми, словно бросая мяч.

Лиза услышала, как рядом тихо ойкнул кто- то из музыкантов. Но отвести глаз она не мог­ла. Взгляд от ужаса как будто прилип туда, где на траве темнело что-то пыльное, бурое, смор­щенное, оно съеживалось, сворачивалось, чер­нело на глазах, как горящая бумага, а потом в воздухе как будто вспыхнул беззвучный взрыв, взметнулся столб синеватого света, и над голо­вой оглушительно хрустнуло.

Стеклянный потолок медленно-медленно по­шел трещинами, словно в кино, и жуткие острые осколки медленно-медленно полетели вниз — на Лизу, на Левушку, на оркестр, на всех...

Филин! — сдавленным голосом крикнул Инго. — Помогите, мне его не удержать!

Филин вскинул над головой руки, и все за­мерло.

Осколки повисли в воздухе.

Капли обрушившегося сверху ливня — тоже.

Ничего себе, — вслух сказала Маргари­та, почему-то оказавшаяся рядом с тем незна­комым лысым человеком.

Филин глубоко вздохнул, развел руками — и осколки, не причинив никому вреда, с шур­шанием ссыпались по стенам.

То темное, что лежало в траве, бесследно исчезло.

Инго побелел, закрыл глаза и сполз на пол.

Все кончилось.

И тогда Лиза пошла по залу — мимо Левуш­ки, мимо Кости, мимо Маргариты, даже мимо Инго — хотя он, не открывая глаз, протянул ей руку, и она ее коснулась на ходу. Она знала, куда ей сейчас надо, и дошла наконец, и ткну­лась лицом Филину в теплый, колючий, пахну­щий табачным дымом свитер, и так и осталась.

Эпилог,

в котором куда ни глянь все свои

Проснуться Лизе никак не удава­лось. Когда она, наконец, разлепи­ла правый глаз, вместе с ним про­снулись и уши, и тут выяснилось, что за стенкой, в коридоре, уже давным-давно звонит телефон. Зна­комым звонком.

Спишь? — поинтересовался на том конце голос нового Храни­теля города Санкт-Петербурга. — Полезное дело. А из окошка выгля­нуть не хочешь?

Лиза машинально повернулась. Из распахнутой двери комнаты ей в лицо так и хлынул солнечный свет. Спросонья можно было подумать, что на дворе лето.

%

У тебя, конечно, окна не на улицу, — подозрительно спокойно

продолжал Левушка, — но поглядеть все равно стоит. Только вы с Инго не уходите без меня никуда, я сейчас приду.

Лиза зашлепала босыми ногами к окну. Сна­чала голова не соображала, а потом как-то сразу вспомнилось все, что случилось за последние два дня. Лиза бы с удовольствием сочла это все сном, и преотлично жила бы дальше, но...

Над ровными рядами окон и над железны­ми крышами торчало что-то черепичное. Лиза усиленно зажмурилась, потом открыла глаза. Башня Птичье Гнездо. Так.

Мимо окна пролетел кто-то маленький, юр­кий, на бирюзовых крылышках. Сильф. Так.