Наступит день

Мычание коров подсказало ему, что стадо вернулось в село, — значит, настал вечер. Через некоторое время; завыли собаки. Может быть, уже взошла лупа, и небо залито молочным светом. Фридуну показалось, что он ощутил свежесть ночного воздуха.

"Как сладко поспал бы я на соломе!" — подумалось ему. И он снова начал стучать в дверь.

Еще при первой попытке договориться с жандармом он понял, с каким человеком имеет дело.

Когда шаги приблизились, Фридун приложил губы к щели и сказал негромко:

— Выпусти меня… Отблагодарю…

— Дорого обойдется! — послышалось в ответ.

— Сколько?

— Тысяча туманов.

— Согласен.

— Наличными.

Фридун задумался. У него ничего не было.

— Открой дверь. Выйду, тогда дам, что захочешь.

— За пустые обещания я не кинусь в огонь.

— Это не пустые обещания. Верное слово.

Жандарм молчал, видимо соображая.

— Нет, и за десять тысяч открыть не могу! — наконец ответил он.

Фридун сразу понял намек жандарма.

— Ладно, подкинь мне какую-нибудь кирку, я сам пробью себе выход.

В это время в стороне послышались чьи-то шаги. Жандарм отошел от двери и крикнул:

— Кто идет?

— Это я, дяденька! Ужин принес… Тебе и Фридуну.

По голосу Фридун узнал Аяза, и сердце его радостно забилось.

Жандарм взял узелок из рук мальчика, развязал и, сев на камень, приступил к еде.

— Дяденька, оставь и Фридуну немного! — робко попросил Аяз. Подойдя к жандарму, он взял две лепешки и отошел к хлеву.

Жандарм молчал. Аяз прижался лицом к двери и зашептал:

— Дядя Фридун, это я… Отец говорит, как быть?

Фридун не нашелся, что ответить. Тут подошел к мальчику жандарм.

— Чего тут спрашивать? — сказал он. — Дело ясное. Пусть пришлет выкуп… сто туманов. И дело будет сделано. Притащи еще кирку… Понял? Сто туманов и кирку!

— Понял. Скажу.

Аяз завернул опорожненную жандармом миску в скатерку, поблагодарил "дяденьку" и убежал.

Вернулся Аяз поздно ночью. Увидя в его руке что-то завернутое в платок, жандарм шагнул к нему и сказал сурово:

— Дай сюда!

Но тут из-за плетня послышался угрожающий кашель старика Мусы. Жандарм остановился. Осмелевший Аяз прошмыгнул мимо него к двери хлева. Завернутое в платок золото он кое-как просунул в дверную щель.

— Отец говорит, что это очень дорогие вещи… А это кирка…

Но кирка никак не проходила в щель между досками. Тогда мальчик опустился на колени и стал ощупывать землю. Найдя под дверью небольшую ямку, он расширил ее и просунул туда ручку кирки. Фридун ухватился за нее и втащил кирку к себе.

— Ну, спасибо, Аяз. Беги скорей домой!

Аяз ушел.

Жандарм подошел к двери.

— Ну, давай сюда, что у тебя там есть!

Фридун звякнул золотыми украшениями.

— Получишь это, когда я отсюда выйду, — сказал он.

При звоне золота у жандарма заблестели глаза.

— Ладно. Если кто подойдет, я закричу: "Кто идет?" Тогда ты перестанешь копать… — И жандарм отошел к другому концу двора.

Фридун засучил рукава и стал прощупывать заднюю стену хлева. Найдя наиболее слабое место, он начал бить по нему киркой. Старая глинобитная стена легко поддавалась.

Когда Фридун вылез из хлева в пробитое отверстие, он положил платок с фамильными украшениями тети Сарии жандарму в ладонь. Но жандарм остановил его.

— Забирай с собой и кирку! — сказал он и поспешил во двор сторожить запертую дверь опустевшего хлева.

Взяв кирку, Фридун пошел прочь. Но чуть отойдя от хлева, он услышал детский голос:

— Дядя Фридун!

Фрндун, увидел Аяза и горячо поцеловал его.

— Ты здесь, Аяз? А что у тебя под мышкой?

— Это платье для тебя. Отец дал. Велел переодеться и уходить из деревин.

Фридун прошел за развалившуюся стену и быстро переоделся. Кирку он спрятал тут же и, показав Аязу, сказал:

— Заберете, когда все успокоится.

Они стояли лицом к лицу. Фридун стал прощаться.

— Ты ступай по этой улице, — сказал он Аязу, — а я по другой! Прощай!

Мальчик по-взрослому крепко пожал ему руку и исчез за поворотом.

Поравнявшись с землянкой дяди Мусы, Фридун невольно задержал шаг. Ему хотелось войти, попрощаться с Мусой, узнать обо всем. Но Фридун вспомнил, что дядя Муса скорей всего спит на гумне, да и будить малышей не хотелось.

И все же ноги не повиновались Фридуну. Он чувствовал, что не может уйти, не сказав последнего "прости" Гюльназ, тете Сарии. Как знать, увидит ли он их еще?

Фридун вскарабкался на полуразрушенную глинобитную стену и заглянул во двор. Семья спала на небольшом возвышении под открытым небом. Забыв об ужасах минувшего дня, мирно спали ребятишки. Сария то и дело вздрагивала и стонала. Гюльназ лежала между матерью и младшими ребятами.

Фридуну показалось, что девушка не спит, и он тихо позвал:

— Гюльназ!..

Девушка тотчас приподнялась и села. На ней была грубая миткалевая сорочка.

Когда Фридун спрыгнул во двор, Гюльназ была уже возле стены и в порыве радости прижалась к его груди.

— Кто там? — послышался испуганный голос проснувшейся тети Сарии.

Фридун отстранил Гюльназ и подошел к возвышению.

— Я ухожу, тетя Сария, — сказал он. — Пришел попрощаться. Спасибо вам. Я причинил вам беспокойство. Если виноват в чем, простите!..