Наступит день

— О, он — старый борец за конституцию и безукоризненно честный человек, иначе никогда не решился бы на такой шаг. Это не шутка — собрать подписи граждан и потребовать пересмотра закона о помещиках и крестьянах. Как по-вашему?

— Цель похвальная, что и говорить, но форма, в которой это сделано, кажется мне несколько спорной, во всяком случае рискованной. Созывать людей из всей провинции, даже из Ардебиля и Урмии, устраивать по домам совещания и собрания — это нехорошо! Вообще говоря, подняли большую шумиху, а этим воспользовались всякие нежелательные элементы…

— Ошибаетесь, друг мой, — горячо возразил сертиб Селими. — Вы начинаете рассуждать, как начальник жандармерии. Во всякой свободной стране такие методы выявления общественного мнения считаются вполне законными. В этом залог того, что наша страна будет, развиваться, двигаться вперед, расцветать…

Долго говорил сертиб на эту тему, разъясняя своему молодому другу значение гражданских свобод в современном культурном государстве и доказывая подлинную законность действий Гймида Гамйди.

— А тебризский губернатор и начальник жандармерии — не достойные люди и круглые невежды, — заключил сертиб. — Они понятия не имеют о гражданских свободах, о прогрессе, об общественном мнении.

Сертиб Селими умолк. Некоторое время они прогуливались молча, прислушиваясь к вою шакалов.

— Вы еще молоды, — сказал Селими, — и мой вам совет: во всех своих суждениях выше всего ставьте интересы родины и народа… Ну, пойдемте, запахло пловом!

Селими взял Явера Азими под руку, и они вернулись в помещение.

Внезапно вой шакалов оборвался. В темноте возник какой-то шорох.

Хозяин чайной вгляделся в непроницаемый мрак. Кто-то шел к очагу.

— Бисмиллах!.. — воскликнул хозяин в страхе, подумав о незримых духах и бесах.

Шаги стали отчетливее.

— Кто идет? — крикнул хозяин чайной.

— Прохожий! — послышалось в ответ. — Увидел свет и по шел на него.

К костру подошел Фридун, утомленный двухдневным тяжелым путешествием.

Хозяин чайной оглядел его фигуру, освещенную светом костра: на ногах запыленные чарыхи, на голове — рваный пехлеви. Небритое, покрытое пылью лицо, простая одежда и речь не оставляли сомнения в том, что в чайную забрел обыкновенный селянин.

— Я очень устал, мне бы переночевать… А с зарей отправляюсь дальше.

Хозяин поручил его своему помощнику.

— Отведи гостя в комнату, дай место, устрой! — сказал он подошедшему мальчику и повернулся к Фридуну. — Может быть, кушать хотите?

— Охотно выпил бы, если можно, стакан чаю! — ответил Фридун после минутного колебания.

Хозяин улыбнулся. Ему было ясно, что посетитель еще не догадывается о том, что попал в чайную.

— Наше дело обслуживать таких, как вы, гостей. Можно и стакан, и два стакана, — предложил хозяин.

Предоставив его мальчику, хозяин чайной разложил плов по тарелкам и отнес знатным господам.

Фридун приободрился, узнав, что забрел на чайное заведение. Он отряхнул пыль с одежды и обуви и попросил умыться. Войдя в помещение, он огляделся.

Это была длинная узкая комната. Налево от входа, в отгороженном перилами углу, весело кипел самовар, и на конфорке красовался ярко разрисованный чайник. В стороне стояли три столика, накрытые белыми скатертями. За одним из них сидела компания из четырех человек; они ели, пили и оживленно беседовали.

Одного из них Фридун сразу узнал по голосу. Это был тог самый Софи Иранперест, который стращал дядю Мусу на гумне кораном.

Фридун при тусклом свете подвешенной под потолком керосиновой лампы стал вглядываться в лица остальных, но они были ему незнакомы.

Сидевшие за столиком в свою очередь внимательно оглядели Фридуна, но, признав в нем обыкновенного селянина, равнодушно отвернулись и занялись ужином.

Лишь один из них, с холодным и вороватым взглядом колючих глаз, продолжал изредка посматривать на Фридуна. Приятели звали этого господина то Гусейном, то Махбуси.

Фридуи, искавший тишины и одиночества, оглядел лежавших на циновках в другом конце чайной крестьян.

Выпив принесенный мальчиком стакан крепкого чаю, Фридун снял рубашку и, положив ее под голову, растянулся на циновке рядом с крестьянами.

В это время один из спавших издал громкий и протяжный храп.

— Браво! — воскликнул Гусейн Махбуси. — Можно подумать, что у этого гаяра не нос, а целая труба.

— Недаром сказано — тюрки ослы! — хихикнув, отозвался начавший уже пьянеть Софи Иранперест.

— Черт бы побрал этот Азербайджан! — поддержал его Гусейн Махбуси. — Ни один человек тебя не понимает, и ты никого не понимаешь. Сущий ад!

— Не говорите так, — возразил сертиб Селими. — Азербайжан — прекрасный край! Не будь азербайджанцев, половина Ирана погибла бы с голоду. Хлеб, мясо, масло мы получаем отсюда. Они дают нам и превосходные фрукты.

Ему ответил пискливый голос тощего Иранпереста: