Наступит день

— Эх, сынок, жизнь женщины все одно, что жизнь собаки. Покойный отец его тоже обходился со мной не лучше. У меня, пожалуй, ни одного целого ребра не осталось. И этот такой же! Да и все бедняки такие! Про богатых не могу сказать, а у бедняков жены каждый день биты. Есть ли на свете хоть одна женщина, довольная своей жизнью?

— Сами мы во всем виноваты, — раздался голос Фериды из другой комнаты. — Отдали себя в полную их власть!

— Не говори так, детка! — с упреком в голосе ответила мать. После аллаха первый господин женщины — муж. Он может и убить ее, если захочет.

— Нет, — упрямо продолжала из-за двери Ферида, — этого не должно быть. Вчера я опять разговаривала с этой приезжей из Баку. Она говорит, что в Баку, да и повсюду в России, никто не смеет даже словом обидеть женщину, не то чтобы поднять на нее руку. Ни отец, ни муж, никто!..

— Ты поменьше слушай эту приезжую, детка! У русских одни законы, у нас другие.

— Будь прокляты наши законы… Сбегу я отсюда!

Старуха пошла в комнату, где находилась невестка, и прикрыла за собой дверь. Но Фридун долго слышал приглушенный спор двух женщин.

Жизнь этой семьи возбудила в Фридуне много новых мыслей. Он чувствовал невольное и глубокое уважение к Фериде, восстающей против семейного гнета. Раздумывая над ее судьбой, Фридун видел, что появилось уже новое поколение, стремящееся к новой, достойной человека жизни.

Наутро Серхан молча ушел из дому и вернулся только через четыре дня, усталый, разбитый и по-прежнему молчаливый. Вечер прошел без всяких происшествий.

Ночью, когда все уже спали, Фридун — услышал вдруг голос Фериды из соседней комнаты.

— Серхан! Серхан! — звала она мужа. — Ты слышишь меня?

— Что тебе? Говори.

— Я хочу спросить тебя, Серхан, кто я в этом доме?

— Ты, видно, с ума сошла! — проговорил Серхан, и тахта под ним заскрипела.

Однако Ферида продолжала спокойно, но упрямо:

— Мы, Серхан, кладем головы на одну подушку, так почему же ты не хочешь делиться со мной своими заботами, горем? Ведь вижу я — тяжелая у тебя служба, а тут еще заботы о доме… Почему ты всегда молчишь, Серхан?

— Спи лучше! — огрызнулся Серхан. — Твои плечи не для этого груза!

— А ты пробовал?

— Ладно, чего ты хочешь?

— Я хочу сказать, что и я человек. Но ты, как придешь домой, всегда молчишь. Что гнетет тебя? Откройся мне! Если я и не буду тебе полезна, то хотя бы облегчишь душу, разделишь со мной заботу.

Слышно было, как Серхан поднялся и сел на постели.

— Ладно, скажу, только отстань. Начальник хочет женить сына. И мы должны выложить каждый по пятьдесят туманов, чтобы сделать подарок. Иначе грозятся прогнать с работы. Вот и поделим заботу, найди мне не все пятьдесят, а только половину — двадцать пять туманов!

— Ну и что же? Что плохого в том, что ты открылся мне? — вздохнула Ферида. — По крайней мере теперь знаю, отчего у тебя мрак на душе.

— Будто оттого, что ты знаешь, мне стало легче! — мрачно ответил муж и снова замолчал.

А Ферида говорила еще долго, ласково утешала его и обещала придумать что-нибудь.

Наутро, после ухода Серхана на службу, Фридун отнес к часовщику свои ручные часы.

— Сколько дашь?

Часовщик оглядел Фридуна и взял часы.

— Сохранились неплохо, — сказал он, наконец осмотрев их. — Девяносто туманов.

— Бери! — сказал Фридун. Хотя он и хорошо знал нравы иранских купцов, но вступать в торг ему было противно.

Серхан вернулся снова через четыре дня и вечером, во время обычного совместного чаепития, когда Фридун искал повода заговорить с ним, неожиданно первый прервал молчание.

— Прошу прощенья, господин Фридун, — начал он с некоторым смущением. Раскаянье грызет меня… Но в какой семье не бывает раздоров?

В голосе его слышалась необыкновенная для него мягкость.

— Я-то готов забыть все, что было, — прервал его Фридун, — но вам бы следовало попросить прощенья у Фериды.

Серхан посмотрел на него удивленно.

— Я знаю, что работа у вас тяжелая, жизнь трудная, но к чему делать ее еще более трудной? — спокойно продолжал Фридун. — Жена может внести в вашу жизнь хотя бы маленькую радость. Зачем же вам отказываться от этой радости! Мало ли у вас и без того горечи в жизни? Ну как? Обещаете?

Искренность и сердечность, звучавшие в голосе и словах Фридуна, удержали Серхана от резкого ответа. Он выслушал его молча, в сильном смущении, и ничего не ответил.

— Теперь у меня к вам еще одна просьба, — продолжал Фридун. — Возьмите эти деньги. Это плата за комнату, за два месяца вперед. Я знаю, они вам нужны теперь. Нет, не удивляйтесь… Простите меня, в тот вечер я, сам того не желая, невольно подслушал ваш разговор с Феридой. На другой же день я хотел вручить эти деньги вашей матери, но она наотрез отказалась их взять. У вас, Серхап, прекрасная семья. Вам достаточно изменить свое поведение дома, и, уверяю вас, тяготы жизни покажутся вам куда менее значительными.

Казалось, эти ласковые слова неожиданно влили в сердце Серхана тепло, наполнили его грудь спокойной радостью и светом.

— Такого я еще не слыхивал, — порывисто сказал Серхан, обнимая и целуя Фридуна. — Будем братьями!