Наступит день

— Люди, вот коран! — начал он. — Вот воля аллаха и завет пророка Мухаммеда! Всякий, кто солжет на нем, подвергнется божьему гневу и на месте же превращается в камень, как случилось это вчера в Серабе, в селении Дуззан с Мешади-Гусейном, да накажет его святой Мешхед! Когда он прикоснулся к корану, рука его пониже локтя превратилась в дерево. Вот каков гнев аллаха! Теперь пусть выйдет вперед тот, кто считает себя смелым!

Сказав это, Софи Иранперест хотел отойти в сторону, но Хикмат Исфагани остановил его.

— Поди отмерь семь шагов, пусть придет и присягнет, — сказал он. — Я ничего не имею против: пусть только поклянется на коране, и я все ему прощу. Если он даже унес сто халваров. Пусть кушает на здоровье!

Люди посторонились. Софи Иранперест отсчитал семь шагов и, сделав небольшую кучу из песка, остановился возле нее с поднятой книжкой.

Присутствующие с напряженным вниманием следили за Мусой. Глаза Фридуна также были прикованы к старику. Лицо Мусы выражало тяжелую внутреннюю борьбу.

— Ну, начинай! — сказал Хикмат Исфагани. — Поклянись, и покончим с этим делом.

Муса сделал три шага, но потом круто повернулся и упал к ногам Хикмата Исфагани.

— Пожалей меня, господин! — стал он молить жалостливо. — Возьми все! Мне ничего не надо!

Хикмат Исфагани оттолкнул его ногой.

— Не-ет! Оставлять таких лгунов без наказания, значит, грешить против аллаха! — проговорил он и повернулся к старшему жандарму. — Связать этого вора и всыпать ему двести ударов!..

Фридун смотрел на дядю и ничего не понимал. Он не допускал мысли, чтобы Муса мог тронуть метку. Тем труднее было объяснить его поведение теперь.

Жандармы принесли толстую веревку, раздели Мусу и крепко привязали к стволу чинары.

Хикмат Исфагани любезно обратился к приехавшему из города иностранцу:

— Вы бы отошли, мистер Гарольд, это зрелище вам может быть неприятно… Но это мусульмане. Если их не бить, они восстанут против самого аллаха!

Мистер Гарольд холодно улыбнулся.

— Нет, нет! — произнес он с любопытством человека, наблюдающего интересное цирковое представление. — Это весьма интересно! И потом без этого трудно сохранить порядок в стране. Насилие и справедливость — близнецы, мистер Исфагани! Делайте свое дело!

Привязав Мусу к дереву, жандармы пучком свежих ракитовых прутьев начали стегать его по обнаженному телу.

Муса старался не стонать. Когда Фридун увидел перекошенное от страданий лицо дяди, его пересохшие губы, у юноши потемнело в глазах. Услышав вопли тети Сарии и плач детей, он повернулся к ним и встретился глазами с Гюльназ. По щекам ее струились слезы. Не выдержав вида плачущей девушки, Фридун выступил вперед.

— Стойте! — крикнул он. — Муса ни в чем не виновен. Он уходил к роднику за водой. Я запрягал быков в молотильные доски. Зацепил ногой за сито и упал на кучу. Метки засыпало… А он не виновен…

Вздох облегчения пронесся над толпой.

— Отсчитай семь шагов! — выслушав Фридуна, сказал Хикмат Исфагани, обращаясь к тому же Софи Иранпересту.

Тот так же, как и в первый раз, отмерил шаги и остановился около кучки песку с кораном в руке.

Фридун решительно сделал семь шагов, разбросал песчаную кучку и положил руку на коран.

— Клянусь этим кораном, что говорю правду!

Радостным криком ответила толпа на эти слова. Мусу отвязали и дали одеться.

Фридун подошел и остановился перед Хикматом Исфагани.

— Господин! — сказал он твердо. — Вы не имеете права нарушать ваше слово! Это несовместимо и с вашим достоинством. Как было условлено раньше, так и должен быть произведен раздел. Земля ваша — один пай, вода ваша — еще один пай, скот ваш — еще один пай, всего три пая; семена наши — один пай, вот эти руки наши, труд наш — еще один пай, итого два пая. Значит, из пяти частей три вам, а два нам. — Фридун остановился и добавил громко, чтобы слышали все: — Умрем, но ни одного золотника не уступим!

— Неправильно, — крикнул Хикмат Исфагани. — Земля два пая! Я не говорю о сохе, молотильных досках, вилах… А раз ее все это даром дается, само растет? Если считать все, то на вашу долю падет не одна из пяти, а одна из шести частей!

— Извините, сударь, извините! Все это считается вместе с рабочим скотом. И земля — один пай! Нельзя так издеваться над крестьянами. Они тоже люди!

— Да чего это ты лезешь со своими выдумками, парень? А ну, привяжите его к дереву! Сто ударов!

Жандармы двинулись на Фридуна. Тот не дался им в руки и сбил одного из них с ног. Но тут подоспели приказчик и старший жандарм. Они схватили Фридуна, скрутили ему руки за спину и поволокли к дереву.

Один из прибывших с Хикматом Исфагани, человек с орлиным взглядом, все время молча наблюдавший за происходящим, выступил вперед и обратился к помещику.

От речей этого парня несет политикой, — проговорил он сурово, кивнув на Фридуна. — Я осмеливаюсь просить вас не подвергать его побоям. Он подлежит более тяжелому наказанию!

— Вы правы, господин Курд Ахмед, — ответил Хикмат Исфагани после минутного раздумья. — Я понимаю вас. Это наверняка большевик! — И помещик повернулся к старшему жандарму Али. — Он — эмигрант! Из Баку, не так ли?