Наступит день

Только теперь, на гумне, Фридун начал постигать смысл этих слов… Он еще раз взглянул в сторону Гюльназ, но девушка, мило улыбнувшись, скрылась за скирдой.

Тут он услышал голос дяди Мусы, который возвратился с родника:

— Молодец, сынок, можно подумать, что ты весь век крестьянствовал.

— Зачем ты утруждаешь себя? — сказал Фридун в ответ. — Я сам бы сходил по воду.

— Какая разница, сынок, ты ли, я ли?! Поди покушай, подкрепись немного. Гюльназ принесла завтрак. Иди!

Не дожидаясь ответа, Муса стал, на молотильные доски.

— Ха-ха!.. Отца за вас отдам!

В надежде еще раз встретиться с Гюльназ, Фридун пошел к стогу, но девушки уже не было. На земле была разостлана та же старая скатерть в заплатах, а на ней лежали хлеб да сыр.

Солнце стояло в зените. Была самая жаркая пора дня. Раскаленный воздух опалял лицо, земля и камни обжигали ноги. Трава выгорала в поле, нескошенные колосья высыхали, и хлеб осыпался на корню. Скот искал тени, птицы прятались в гуще ветвей.

А Фридун был все на тех же молотильных досках. Кружившиеся по гумну с самого рассвета быки еле передвигали ноги. Непреоборимую усталость чувствовал и Фридун. Тут же работали дядя Муса, тетя Сария и ребята. Они веяли обмолоченное зерно, подметали гумно, просеивали отвеянную пшеницу.

Наконец Фридун отпряг мокрых от пота быков и погнал их в тень. Муса положил перед ними свежего сена и пошел с Фридуном к скирде, чтобы передохнуть в ее тени. Заметив Гюльназ, которая несла в кувшине воду, Муса окликнул ее:

— А ну, дочка, полей на руки!

Гюльназ сняла кувшин с плеча, отерла пот со лба и нагнулась, чтобы исполнить его просьбу.

— Бах, бах, — восторженно проговорил Муса, плеснув водой в лицо. — Это удовольствие целого мира стоит!.. Подойди, сынок, освежись…

Фридун засучил рукава и, шагнув к Гюльназ, хотел взять кувшин, как вдруг раздался грубоватый окрик:

— Не дашь ли напиться, красавица?!

Барский приказчик, еще не успев высвободить ноги из стремени, впился глазами в Гюльназ.

Точно защищая девушку, Фридун сделал шаг вперед и стал между Гюльназ и Мамедом.

— Я прошу воды, — сказал Мамед, окидывая Фридуна злым взглядом. — Ведь вы не гяуры!

Муса, сполоснув медную чашу, наполнил ее водой и протянул Мамеду.

— Зачем сердиться, господин? Воды хотите? Пожалуйста!

Приказчик взял чашу и выплеснул на лошадь. Та вздрогнула от холодной воды, мотнула головой и стала бить передними копытами.

Мамед слегка оттолкнул Мусу в сторону.

— Ты, старый человек, — сказал он, — не беспокойся. Мне девушка подаст…

— Какое там беспокойство? Вам я и сам послужу.

— Мерси! — с ядовитой вежливостью ответил приказчик. — Хорошую ты девушку вырастил! Да сохранит ее аллах от дурного глаза. Возьми, ханум, возьми чашу, налей воды. Утолять жажду — благое дело.

И приказчик Мамед с чашей в вытянутой руке шагнул к Гюльназ. Но тут перед ним стал Фридун.

— Хотите попить, господин? Пожалуйста! — проговорил он и, подняв кувшин, хотел наполнить чашу.

Тогда Мамед швырнул чашу в сторону.

— Ладно, старик! — сказал он. — Ты пожалел мне воды! Запомни же это!.. — И дернув лошадь за повод, он зашагал к гумну Гасанали.

— Хорошая жена и красивая дочь тоже несчастье для бедняка! — проговорил Муса, не глядя на Гюльназ.

Фридун не ответил. Из сердца рвались слова, которые ему так хотелось высказать, но, искоса взглянув на девушку, он смолчал.

Лицо Гюльназ горело от стыда, глубокие глаза были печальны. Непонятное чувство раскаяния охватило девушку. Но в чем же она провинилась, не в том ли, что родилась красивой? Значит, лучше бы ей родиться уродом, калекой? Но кто же предпочтет уродство красоте? Конечно, никто! Почему же в таком случае ее красота возбуждает такой страх в отце? Отчего с годами мать все больше дрожит за нее?

Гюльназ вылила простоквашу из горшка в медную миску и начала помешивать ее деревянной ложкой. Потом она накрошила туда хлеба, зеленого лука, огурцов и мяты и, добавив воды, поставила перед отцом и Фридуном холодную окрошку.

Но не успели они съесть и двух ложек, как послышался неистовый крик Гасанали:

— Помогите!.. Помогите!..

Фридун и Муса мгновенно вскочили.

— Гюрза ужалила! Змея! — кричал Гасанали, обеими руками сжимая ногу выше колена.

Когда Гасанали подошел к кувшину, чтобы напиться, гюрза, лежавшая под снопами, поднялась и вонзила ему в икру ядовитые зубы. Бедняга был в отчаянии. Плач и вопли жены и шестерых его детей усиливали муки несчастного.

Муса прикрикнул на вопивших, быстро отрезал постромки у быков и крепко обвязал ногу Гасанали повыше раны.

— Простокваши! Скорее! — крикнул он женщине.

Простокваши не оказалось.

Фридун крикнул:

— Дядя Муса, врача найди, врача!..

Муса только махнул рукой.

— Какой тут врач, парень!

Опухоль ползла все выше по ноге. Гасанали в отчаянии сказал Мусе:

— Отыщи скорей острый кинжал! Надо рубить ногу у колена!

Это было смелое предложение. Но оно поразило всех, никто не решался выполнить его.

— Рубите, пока не поздно! — вскричал Гасанали, прочитав на лицах сбежавшихся соседей колебание. — Хоть топором, но рубите скорей. — Потом он повернулся к жене: — Чего ревешь? Замолчи! И детей уйми!