Наступит день

— Нет, нет, к нам, ханум!.. — раздались голоса со всех сторон.

Гюльназ стала искать глазами мужа и наконец нашла его: Эрбаб сидел в другом конце стола, рядом с какой-то черноглазой молодой дамой, и ласково шептал ей что-то на ухо.

Вдруг Гюльназ услышала знакомый голос, и по ее телу прошла дрожь.

— Ханум и господа! — говорил этот голос. — Поднимите бокалы, выпьем за здоровье Гюльназ-ханум.

Это был помещичий приказчик Мамед.

— Пейте, господа! — говорил он. — За такую ханум можно выпить отраву, и та покажется сладкой. Это не простая, не обыкновенная девушка, а горная голубка, степной цветок. К тому же это цветок, выросший на азербайджанской равнине. Пейте же за ее здоровье!

Дама, сидевшая рядом с Гюльназ, протянула ей полный бокал.

— Я не умею, сестрица, — сказала смущенная девушка. Раздался общий хохот.

Затем началась безудержная попойка. Перед глазами Гюльназ развертывались глубоко оскорблявшие ее бесстыдные сцены. Не выдержав, Гюльназ встала и подошла к мужу.

— Я хочу домой, Эрбаб… От шума у меня болит голова, — едва выговорила она.

Уже пьяный, Эрбаб взял ее под руку и вывел из салона.

— Пойдем, мой ангел, пойдем, — ласково повторял он. Он ввел Гюльназ в небольшую комнату.

— Ты полежи здесь немного, отдохни, а я сейчас вернусь, — сказал он и вышел.

Гюльназ услышала голоса за дверью. Говорили Эрбаб и Мамед.

Томимая тягостным предчувствием, Гюльназ бросилась было из комнаты, но, столкнувшись в дверях с приказчиком, попятилась назад.

— Дай мне дорогу! Дай дорогу! — вскричала она вне себя.

— Отсюда нет дороги, — усмехнувшись, сказал приказчик. — Да и куда ты пойдешь, ханум? Брось дурачиться!

— Прочь, подлец! Не смей подходить ко мне!.. Я пойду к матери!..

— Не трудись, ханум! Твоя мать снова на улицах Тегерана. Тебе все равно ее не найти. Теперь этот дом — твой единственный приют. Если ты отвергнешь меня, придут другие. Не отталкивай же меня, Гюльназ! — И Мамед жадно схватил ее за руку.

— Бесчестный подлец! Я умру, но не подпущу тебя! — вскричала Гюльназ и выбежала в коридор.

Там она столкнулась лицом к лицу с пьяным Эрбабом.

— Куда ты привел меня? Уйдем отсюда сейчас же!

— Увы, нам некуда идти отсюда, — с пьяным смехом ответил тот.

— Как некуда идти? — с удивлением спросила Гюльназ, все еще ничего не понимая. — А наш дом? Моя мать…

— Ха-ха-ха… Наш дом! Какой наш дом? С этого дня мне и ночевать негде. А твоя мать… — Увидев показавшуюся в дверях салона Гамарбану, Эрбаб подтолкнул к ней Гюльназ. — Вот кто отныне твоя мать… — сказал он, и, пошатываясь, вышел.

Гюльназ стояла лицом к лицу к Гамарбану.

— Что все это значит, ханум? — проговорила она сурово.

Но вместо ответа Гамарбану схватила Гюльназ за волосы и поволокла к Мамеду.

— Ах ты, дура этакая, — начала причитать она. — За месяц я на тебя пятьсот туманов истратила! Я из тебя выжму эти деньги! Какого тебе еще мужчину нужно? Иди к нему, подлая!..

— Если даже на куски изрежешь, не пойду по твоей дорожке. — И Гюльназ вдруг вырвалась из цепких рук Гамарбану и, схватив ее за горло, изо всех сил ударила об стену.

У Гамарбану помутилось в голове, и одно мгновение она стояла, держась за стену. Придя в себя, она бросилась к растворенному окну, выходившему во двор, и крикнула:

— Эй, Вели! Скорее сюда! Возьми эту неблагодарную тварь, стащи во двор! — Потом она повернулась к Гюльназ и завизжала:

— С утра до ночи заставлю тебя горб гнуть, стирать белье девкам, убирать комнаты, чистить картошку. Чтобы оправдать мои пятьсот туманов, тебе придется пятьдесят лет работать на меня!

Фонари на улицах, разрывая спустившуюся на город тьму, как бы открывали неширокие проходы моросившему мелкому дождю. Все вокруг тонуло в необычном для южного города тумане.

Холодные дождевые капли падали на голову Сарии, а она, обняв колени, все так же неподвижно сидела на тротуаре… Хотелось кричать, вопить, изойти слезами, но не было голоса, не было слез. Отчаянье овладело всем ее существом. Она уже была не в силах сопротивляться и теперь старалась уверить себя, что все случившееся — от бога и что идти против его воли невозможно.

Аяз и Нияз молча жались к матери. Они промокли до нитки, но терпели без жалоб.

Наконец, стуча зубами от холода, Нияз невольно взял мать за руку.

— Холодно, мама. Пойдем!..

Сария накинула на мальчиков одеяло, истрепавшееся за долгие дни скитаний.

— Подождите, детки! Нас найдет Гюльназ, тогда и пойдем!.. По простоте своей она все еще до конца не понимала всей глубины своего несчастья. Она надеялась, что Гюльназ вернется и они спасутся бегством из этого страшного города.

Так она просидела до глубокой ночи, пока не прекратилось движение пешеходов по улице. Ей захотелось рассказать хоть кому-нибудь о своем горе. Быть может, найдется добрый человек, поможет чем-либо, посоветует.

Вдали показались двое прохожих.

— Братцы, выслушайте, помогите! — жалобно простонала она, когда те поравнялись с ней. — Укажите, кому я могу все рассказать, пожаловаться.

Поняв по тону, что женщина просит не денег, прохожие остановились и выслушали ее, но до смысла ее речи не добрались.

— Мы плохо понимаем по-азербайджански, — сказал один из них.