Обрадованный обещанием заслуженного профессора, я решил, что на сегодня хватит, и зашел в чайную через дорогу. Там стоял телефон, чтобы преподаватели и другие сотрудники могли заказать еду с доставкой. Черный аппарат фирмы «Эриксон» висел на стене над краем барной стойки рядом с большим дубовым темно-коричневым буфетом. Я молча положил пятак на стойку, покрытую клеенкой с желто-красными цветочками на белом фоне и шагнул к телефону, собираясь позвонить в меблированные комнаты, узнать, вернулась ли Стефани с занятий.
— Не работает! — остановил меня хозяин чайной, пожилой мужчина, передвигающийся скачками, как кузнечик, и при этом никогда не расплескивающий чай.
— Сломался? — забрав монету, чисто из любопытства задал я вопрос.
— Нет-с. Барышни бастуют на всех трех подстанциях. Требуют, чтобы им платили больше и обращались лучше, — рассказал он.
— У женщин всегда противоположные желания, — сделал я вывод.
Павлин уже переехал к чайной со своего обычного места возле лавки с галантерейными товарами, хозяйка которой, жопастая вдова, иногда выходила на улицу, чтобы поболтать с ним. Значит, извозчику пока ничего не обломилось.
— Поехали за барышней, — приказал я.
Последнее время погода стоит жаркая. На даче «Отрада» сданы на лето почти все квартиры. Новые жильцы ходят в купальню. Пока только загорают и иногда, повизгивая, забираются в воду по колено. Плаваю только я, ныряя с причала. Стефани тоже купила новый купальник и решила обновить его. С первого июня каникулы и в Одесских женских педагогических курсах.
Мы подъезжали к парадному входу к меблированным комнатам, когда Павлин увидел Стефани:
— Вон она.
Девушка шла со стороны учебного заведения с тремя сокурсницами. Все четверо одеты в черные шляпки, белые блузки с отложным воротником и темные длинные шерстяные юбки. На подходе к крыльцу Стефани что-то сказала товаркам. Те заулыбались и прошли к двери, стараясь не смотреть на меня. Вот ни разу не глянуть, разве что краешком глаза.
— Узнала, что телефонистки бастуют, и подумала, что приедешь раньше, поэтому не стала задерживаться на курсах, — сообщила Стефани. — Сейчас быстро соберу вещи и переоденусь.
Правдоподобнее женского обещания переодеться быстро, только заверение сделать это очень быстро.
— Посижу в кондитерской на углу, а Павлин будет ждать тебя здесь. Всех подружек, которые хотят посмотреть на меня, отправляй туда, — шутливо предложил я.
— Они уже видели тебя в театре, — улыбаясь, сообщила Стефани.
А я их нет. Если не страдаешь манией преследования, это не значит, что за тобой не следят.
Уложилась минут в двадцать. Теперь на ней было новые черно-красная соломенная шляпа с широкими полями и красное платье с серебристо-серым шейным платком. Обедать было рано, а все хорошие рестораны находятся в центре, поэтому отправились на Дерибасовскую, чтобы погулять по Городскому саду. Сейчас это просто парковая зона без Летнего театра. Когда мы подъехали, там шел митинг. Толпа студентов и гимназистов подзуживала друг друга на активные действия. Выступало сразу несколько ораторов. Требования у них были разные. Видимо, поэтому конные полицейские, которые, разбившись на пары, расположились по периметру сада, со скукой наблюдали за болтунами.
— Пойдем посмотрим! — попросила Стефани с блеском в глазах.
— Ты случайно не бомбистка? — как бы в шутку поинтересовался я, помогая ей слезть с пролётки.
— Я не настолько смелая! — призналась она.
— Жаль! — бросил я печально.
— Почему? — удивилась она.
— Надеялся, что ты не настолько глупая, — почти шутливо сказал я и повел ее ближе к толпе.
— Странно, мне казалось, что ты авантюрист, что тебе нравятся риск, приключения, — глядя на меня так, будто увидела впервые, произнесла Стефани.
Теперь я знаю, кем должен быть мужчина ее мечты.
— Они не нравятся мне, но постоянно находят меня. Может, потому, что не сильно прячусь, — честно признался я.
— Тогда и эти найдут! — кивнув на митингующих, весело предсказала она.
— Надеюсь, что успею уехать туда, где до меня не дотянутся, — произнес я.
— Неужели тебе не хочется перемен⁈ — удивилась она.
— Хочется, но не тех, что предлагают они, — ответил я, зная, чем все закончится через двенадцать лет.
— А что тебе не нравится? — продолжила она давить, как следователь на допросе.
— Видишь ли, они хотят, чтобы не стало богатых, а я — чтобы не было бедных. Это две большие разницы и четыре маленькие, — выдал ей информацию для размышления.
Сработало. Минуты три она молчала, пока не приблизились к группе студентов, которые стояли чуть в стороне от митингующих. Наверное, это ячейка анархистов, потому что среди них были три моих «крестника». Лица у них зажили, но у одного правая кисть всё ещё в гипсе. Они увидели меня, зашушукались, бросая злые взгляды, а потом заметили мою даму и начали, улыбаясь, расправлять плечи и выпячивать грудь, позабыв о мести и революции. Предполагаю, что анархистами стали потому, что бабы им не давали.
Заметив их взгляды и телодвижения, Стефани тихо спросила:
— Ты их знаешь?
— Они меня знают, — ответил я и предложил: — Пойдем к пролетке.