Наваждение

Вот ведь чертова баба: сразу суть ухватила. Вопрос был, что называется, не в бровь, а в глаз. Хотел бы он сам знать, на чьей стороне играет Даса! И играет ли вообще? Может быть, у него в голове уже настолько все перемешалось, что он и не различает уже, что и на каком свете происходит… Да и карты эти, на которых крестиком клад помечен… Кто в отрочестве романов про острова с сокровищами не читал? Кто не мечтал найти сундук, полный золота и самоцветных камней? Да, если честно рассудить, то сам Николаша не слишком-то и верит в золото на Ишимских болотах… Хотя Васька вот отчего-то не сомневается, да и Ванечка Притыков вроде бы – тоже. Дураки, что ли? Не выросли еще из коротких штанишек? Готовы верить в сказки о карте и кладе? Да ради Бога! Алтайская концессия – вот верное и надежное дело. Пускай только поддержат Николашу в этом, помогут отвадить англичан, а остальное… остальное – как пожелает эта ужасная Вера… Отчего она так на него смотрит? Все вспоминает своего кошмарного, каменноликого инженера, Матвея Александровича Печиногу? Даже и вправду жалко, что убили его. Вот бы чудесная парочка вышла…

– А что ж вы с англичанами полагаете делать? – опять эта Вера, и опять – прямо по существу. – Они ведь теперь на Алтае, а после – сюда приедут. И здесь… Не сговорятся с нами, так с Гордеевыми-Опалинскими стакнуться. Опять убийц станете нанимать?

Ванечка Притыков ощутительно вздрогнул. Василий снова откачнулся от стены, выпрямился во весь свой удивительный рост.

– Зачем вы так, Вера Артемьевна? – мягко укорил Николаша. – Договорились же: старое не поминать. Что было, то минуло давно. Да и зачем англичан убивать, если концессия у нас в руках будет, да и насчет здешнего золота можно и до их приезда подсуетиться…

– Это как же? – заинтересовался Иван.

– Это уж вы мне подсказать должны… Аренда нужна или купить… Во всяком случае, ничего англичанам продавать нельзя… Есть ли тут в болотах еще золото или нет его, все равно сами добычу наладить сумеем, и все прибыли у нас останутся, в России… А Марья Ивановна, что ж, продать даже и за хорошую цену не захочет?

– До приезда англичан снега она никому прошлогоднего не продаст, – заметила Вера.

Иван и Василий молча кивнули.

– Надо думать, – заметил Николаша.

– Вот это правильно, – неожиданно добродушно согласилась Вера. – Такие дела с бухты-барахты не решаются. Нынче мы все с Николаем Викентьевичем заново познакомились… Или вас теперь лучше Николаем Владимировичем называть?

– Нет, нет, пусть будет Николай Викентьевич! – торопливо воскликнул Николаша. Вася взглянул на брата с удивлением, но ничего не сказал.

– Еще, стало быть, продолжим, – сказала Вера. – Вы ведь, Николай Викентьевич, насколько я поняла, афишировать свое появление в Егорьевске не намерены?

Николаша кивнул.

– Ни к чему это. Лет, конечно, много прошло, но мало ли кто заинтересоваться может. Так что я, с вашего позволения, инкогнито поживу…

– Разумеется, – согласилась Вера. – Если вам дома рискованно покажется, то можете меня известить: у нас с Алешей таежных захоронок около дюжины осталось. Водка и золото, понимаете ли… – усмехнулась она.

Николаша опять почувствовал себя школьником и испытал досаду на себя. «Да чего я эту бабу боюсь?! Что она мне сделает?!»

– Ладно, инкогнито… – проворчал Василий. – Коли тут закончили, так к матери поезжай. А то она прямо обмирает…

Тучи, тупо толкаясь друг о друга, ползли по небу, наваливались на кровли вокзала, их серые шапки клубились точно такими же завитушками, как на вокзальном фасаде, отделанном в русском пряничном стиле. Из туч лил дождь. Лил вот уж третий день, и в слегка лихорадочном свете фонарей, разгоняющем ранние сумерки, все казалось гладким и блестящим: стены и выгнутые коньки вокзала, перрон и длинный навес над ним, рельсы и шпалы, и черная морда паровоза. Паровоз, лязгая, сипя и пронзительно вскрикивая, все медленней тащил вдоль перрона вереницу вагонов, тоже – блестящих и гладких. Выдыхаемый им пар тут же наливался дождевой тяжестью и оседал вниз, распространяя по обе стороны поезда кислый угольный запах. Толпа встречающих, усталая и возбужденная – поезд на два с лишком часа опаздывал, – колыхала зонтами, высматривая в дождевых потоках и отблесках фонарей номера вагонов.

– Да вот же он, седьмой, – с напряженной гримасой пробормотала Надежда Левонтьевна Коронина, слегка приподнимаясь на цыпочки; они с Ипполитом Михайловичем стояли в отдалении от толпы, и мельканье зонтов и шляп отгораживало от них прибывающий поезд. – Остановился… Двери открываются… Вон – кондуктор…