Наваждение

— Виталий Михайлович, — снова поскреблись в дверь, — завтрак уже на столе!

— Иду, — с решимостью выдохнул Линевский и клацнул дверной задвижкой.

Усатый за стол не сел, завтракал Виталий Михайлович вдвоем с попутчиком. Назвался Сергеем Анатольевичем, был подчеркнуто предупредителен и вежлив. Предложил Линевскому вина и не стал настаивать, когда тот отказался. Сам выпил всего одну рюмку, «за здоровье дорогого гостя». Разговор, однако, клеился плохо. Линевский все больше отмалчивался.

— Хотите, — приятельски улыбнулся Сергей Анатольевич, — расскажу, о чем вы думали в ванной? В роду у меня были цыгане, генетически бесследно этот факт, видимо, не прошел.

Линевский на секунду поднял на него глаза и снова уставился в тарелку.

— Так вот, — не без удовольствия начал Сергей Анатольевич, поощренный его некоторым вниманием, — вы, естественно, обдумывали, как выпутаться из устроенной вам западни. Бежать, справедливо решили вы, не удастся, на ротозеев мы не похожи. Попытаться воззвать каким-либо путем к широкой, милицейской, в основном, общественности тоже не получится — местечко сие, к вашему сожалению, весьма уединенное. Бросаться, уподобившись доблестному рядовому Матросову, на амбразуру вы тоже не станете — слишком примитивно, да и себе дороже, тем более, что никто и ничто вам не угрожает. Остается последнее — притвориться проигравшим, изобразить покорность судьбе, пока не представится удобный случай улизнуть. Ну как, угадал?

— Не угадали, — буркнул Линевский, чувствуя, как у него в прямом смысле слова кусок застревает в горле.

— О чем же, если не секрет?

— О том, что ни одному человеку, самому доброму и отзывчивому, верить нельзя. Вы, кстати, лучшее тому доказательство.

— Мимо. Именно я — доказательство противного. Особенно если учесть еще один вариант, о котором вы, воспитанный газетными передовицами, бездарными книжонками и первомайскими демонстрациями, не удосужились хорошенько поразмыслить. Да, мы хотим заполучить вашу светлую голову. Внимательно следим за вашими успехами, читаем ваши статьи. А ваши изыскания по пролонгированному хранению консервированной крови вне зависимости от температурного режима просто в восторг нас привели. Должен честно сознаться, что ни одна страна на обеих полушариях, ни одна фирма не могут похвастать подобными достижениями.

— И поэтому вы подло инсценировали звонок от якобы умирающей матери, заставили меня этой светлой, как вы сказали, головой о стенку биться, силком притащили сюда?

— Аргументы весомые, — вздохнул Сергей Анатольевич, — могу лишь сожалеть, что так все получилось. Единственное оправдание — у нас не было другого выхода, время подпирало. Да и работа ваша уже на выходе. Не стану от вас скрывать, — посмотрел на часы, — через двадцать пять минут приедет машина.

— Кого вы имеете в виду, когда говорите «мы», «у нас», и кого подпирает время? Куда вы собираетесь везти меня? — перешел в наступление Линевский. — Надеюсь, вы понимаете, что это не праздное любопытство? И, также надеюсь, понимаете, что шагу отсюда не сделаю, пока не буду досконально обо всем информирован. Между прочим, если хотите увезти меня за границу, знайте, что никуда я, во всяком случае в данный момент, не поеду. По многим причинам. Одна из них — не оставлю здесь одинокую больную мать. Отдаю должное вашему всеведению, вы все учли, когда подстроили звонок из местной неотложки, но зато мне не потребуется убеждать вас, что мать в самом деле очень больна и не на кого ей, кроме меня, рассчитывать.

— Резонно, — кивнул Сергей Анатольевич. — Могу лишь одно сказать: вам придется изменить мнение, что никому доверять нельзя, и положиться на мое слово. Матушку мы вам привезем, в целости и сохранности. И лечить ее будут высококлассные специалисты, не местные горе-кардиологи. Еще в теннис поиграете с ней. Во всех отношениях лучше было бы уехать вам вдвоем, но совершенно нет времени для проведения такой акции. Зато все остальные пожелания ваши, даю гарантию, будут выполнены. Об уровне предстоящей вам жизни и работы не стоит даже говорить — всё по высшему разряду. Это не только в ваших, но и в наших интересах.

— Я должен поговорить с матерью, — прямо сказал Линевский, — хотя бы по телефону.

Сергей Анатольевич медленно развернул салфетку, промокнул губы, потом так же долго и старательно складывал ее, наконец сказал:

— Извините, это невозможно. То есть, сейчас невозможно. Не стану от вас скрывать, положение несколько осложнилось. Один из наших людей превысил свои полномочия, совершил глупый, необдуманный поступок. Многое, к сожалению, изменилось.

— Где? Здесь, или в городе, из которого меня выкрали?

— Сначала там, теперь, соответственно, здесь. Мы должны избегать малейших накладок, не имеем права рисковать. Думаю, звонок этот вы сможете сделать сегодня же вечером.

— И все-таки, — прицельно поглядел на него Линевский, — если я откажусь, что вы со мной сделаете? Принуждать будете, силу примените?

Сергей Анатольевич снова потянулся было к салфетке, но затем решительно опустил зависшую в воздухе руку, ответил таким же откровенным взглядом: