Наваждение

Сигарета истлела удручающе быстро, новую я закуривать не стал — будь она неладна, эта ангина! Но взвинченность моя несколько поостыла, поубавилось писательской лихости. Однако теперь еще более четко и выпукло стал понимать, что детектив — хороший, настоящий детектив — вещь совсем не простая. В принципе, сделать преступником можно кого угодно, своя рука владыка, было бы желание и умение. Те же молодые соседи, которые недавно переехали, как их там… Сорокины, кажется. Ну да, Сорокины, Миша и Маша… Почва благодатная. Никого не знают, никого не видели, ничего не слышали… Фиктивный обмен, внедрились к Андрею и Галке на восьмой этаж, устроили из своего жилья штаб-квартиру….

Я посмотрел на часы — пять минут восьмого. Светка позвонила больше получаса назад. Сколько же времени нужно, чтобы добраться до меня? Плохо ходят троллейбусы? От зеркала оторваться не могла? Нечестно это, знает ведь, как я жду ее, каждой минутой нашего свидания дорожу. Или, не дай Бог, квартиру в последний момент забыла, этаж? Хотела позвонить мне из автомата, да монетки не оказалось?..

А почему, собственно, преступник обязательно должен жить именно на восьмом этаже, где Галка и Андрей? Почему, например, не на шестом, как усатый толстяк, вызвавший милицию? Всех, сбежавшихся на зов Ивана Семеновича, я недавно описывал, и его, Николая Сидоровича Яровенко, тоже. Толстый, усатый, внушительный, в полосатой пижаме. Он у меня, между прочим, коснулся рукоятки ножа, торчавшего из Галкиной груди. Сделал я это автоматически, чтобы герои мои двигались, не выглядели статично. А ведь такой демаршик грех не обыграть. То самое пресловутое ружье, которое в конце должно выстрелить. На рукоятке найдут отпечатки пальцев, могут каким-либо образом заподозрить Николая Сидоровича — выявится вдруг по ходу, что он старый рецидивист, неоднократно судим и вообще замешан во всяких неблаговидных деяниях. Защищаясь, он сможет объяснить появление своих отпечатков на ноже, призовет в свидетели Козодоева и Митрофановну… Но почему не идет Светка? Двадцать минут восьмого…

Вошла мама. Я вдруг на секунду позабыл и о Светке, и о детективе. Этого платья я давно не видел. Последний раз — два года назад, когда соизволил пригласить маму в театр. Раньше мы изредка ходили с ней, безвылазно сидевшей дома, в кино, даже в театр или на концерт, потом все как-то недосуг мне стало, одно мешало, другое. А если честно… Надо ли объяснять, если по-честному? Неизбывный грех наш… И как хорошо, как удобно прятаться за лукавое «наш»…

— Мамочка, — всплеснул я руками. — Какая же ты сегодня у нас красивая!

— Да брось ты! — порозовела, однако, мама. — Просто давно это платье не надевала, на глаза попалось. — И сразу же сменила тему разговора: — Что ж она все не идет? Она здесь была когда-нибудь, адрес наш знает?

В восемь часов терпение мое иссякло. Набрал Светкин номер, ответила мне Ольга Васильевна. Очень удивилась моему звонку. Но еще сильней удивился я. Светка ушла из дому больше часа назад. Можно было не сомневаться, случилось что-то непредвиденное. Но что, что? Неходячие троллейбусы и перепутанный адрес уже исключались. Встретила кого-нибудь, заговорилась? Или — думать даже не хочется — Андрей в последний момент объявился, утащил куда-нибудь? Нет, слишком уж это было бы жестоко, не стала бы она так откровенно унижать, оскорблять меня — позвонила бы, придумала что-нибудь… Я не находил себе места, непростительно нагрубил маме, когда окончательно вывела меня несусветными предположениями и домыслами…

В половине девятого я заставил себя снова позвонить. На этот раз трубку взял Светкин отец. Я высказал ему причину своего беспокойства, дал понять, что нужно принимать неотложные меры.

Я уже и сам собирался, как надобно в таких случаях, обзванивать милиции, больницы и, страшно сказать, морги, но решил, что Светкин отец — врач, достаточно известный в городе человек, сделает это быстрей и надежней. Со мной, подозревал, обойдутся с казенным безразличием.

Он несколько секунд помолчал, я слышал его шумное, прерывистое дыхание. Мысли его, очевидно, неслись по тому же руслу, что и у меня.

— Какой у вас номер телефона? — заговорил он наконец.

Не знаю точно, с какой целью он это спросил, но я вдруг импульсивно сказал:

— Вы позволите, я сейчас к вам приеду?

Хотя, какая уж тут импульсивность — я не мог оставаться дома, изводиться неведением и бездействием.

Приезжайте, — коротко ответил он и положил трубку.

Мама, когда я поспешно одевался, ни слова не сказала, лишь смотрела расширившимися, до краев заполненными грустью и жалостью ко мне глазами. Я убежал, оставив ее одну, в единственном ее нарядном платье, возле накрытого, с праздничным шампанским, стола…

Троллейбусы ходили. Но несколько минут, что прождал нужного, тянулись бесконечно. Зазывно махал рукой проезжавшим мимо машинам, но ни одна не притормозила. Не терпелось поскорей войти в Светкин дом, словно могло это кардинально изменить что-то, внести какую-то ясность, уговаривал себя, что вот открою сейчас Светкину дверь, улыбнется мне навстречу Ольга Васильевна: