Наваждение

Я способен был только видеть и слышать, все остальные чувства мои омертвели. Краешком сохранившегося сознания понимал, что случилось нечто страшное, непоправимое. И лишь стук захлопнувшейся за ним двери пробудил меня. В три прыжка, едва не сбив Ольгу Васильевну, оказался в прихожей, содрал с вешалки пальто и шапку.

К счастью, он еще не уехал — стоял у края тротуара, яростно махал поднятой вверх рукой. Я остановился рядом с ним, он быстро оглянулся на меня, но ничего не скачал. А когда затормозил возле нас старенький «Запорожец», и я вслед за ним протиснулся на заднее сиденье, он тоже промолчал.

Доехали мы быстро, заснеженные улицы в этот поздний час пустовали. Потом он бежал по льдистым асфальтовым дорожкам мимо полутемных больничных корпусов, я неотступно следовал за ним. Короткий разговор с недовольной, заспанной вахтершей, лестница на второй этаж, высокие белые двери. К нам уже спешил молодой мужчина в измятом белом халате с засученными рукавами и докторском колпаке. На груди у него болталась на тесемках зеленая марлевая маска. В руках он держал еще один халат и шапочку.

Светкин отец сбросил на стул возле входа пальто, шапку, пиджак, снял сапоги и в носках, натягивая на ходу халат, заспешил по длинному коридору. Врач держался рядом с ним, что-то быстро, постукивая кулаком о ладонь, рассказывал. Я уловил только несколько слов: «давление держим», «стоматолог на подходе»… Через несколько секунд они скрылись за широкой стеклянной дверью в конце коридора, я остался один. Отчего-то не выходила из головы услышанная фраза о стоматологе. При чем здесь, тупо думал, стоматолог? С зубами у нее что-то неладное? Вспомнил вдруг прекрасные Светкины зубы, влажные, белые, ровные, один к одному, и в голос застонал.

— Ты откуда взялся? — возникла передо мной худая пожилая женщина в запятнанном халате, санитарка, видимо. — Почему одетый, не разулся, грязь тут носишь? А я убирай потом за тобой!

Я, как сумел, объяснил ей причину моего появления в реанимационном отделении.

— А-а, — понимающе протянула она, — стало быть это, — кивнула на сваленную на стул одежду, — доктор, папаша ее примчался. Надо же, беда у них какая… До чего жаль девчонку, сил нет! А ты кто же ей будешь, муж, что ли? Или родич?

— Нет, я… я вместе с ее отцом… — промямлил я. Искательно посмотрел на нее: — Сестричка, миленькая, что с ней случилось? Очень вас прошу…

— Что случилось, что случилось, — хмуро пробормотала она. — Известно, что. Поразвелось всякой погани, хулиганья проклятого! Вот же гаденыши! Изнасиловали девчонку, надругались… И добро бы отпустили с тем, так нет же — изуродовали всю, с лицом такое сделали… То ли сопротивлялась она сильно, то ли озверели вконец… В подъезде потом бросили, словно кошку дохлую, а самих ищи-свищи теперь! Хорошо, нашли быстро люди добрые, «скорую» вызвали. В сознании она была, когда привезли, кричала. Трое, сказала, их было, всё какое-то кино вспоминала… Да ты чего, парень, ты чего?

Я бы, наверное, и без нее удержался на ногах, не упал, но она вцепилась в меня, усадила, смахнув со стола одежду, закричала кому-то в глубь коридора:

— Таня, Таня!

Все у меня перед глазами поблекло, поплыло, затем из белесого тумана возникло чье-то женское лицо — другое, не санитаркино, в нос шибанул холодновато-резкий, едкий запах…

— Как вы себя чувствуете? — уже отчетливо услышал я женский голос. — Посмотрите мне в глаза.

Я отвел от лица ее руку с остро пахнущим комком ваты, попытался встать.

— Да вы не волнуйтесь так, — сказала девушка. — Главное, жива осталась. Кровь ей сейчас переливают, все будет хорошо. Переломы срастутся, потом пластическую операцию сделают — даже видно ничего не будет…

А потом была дорога домой. Длинная, бесконечная дорога, с темными пустотными провалами. И страшная, неотвязная мысль: дописался, довыдумывался… Накликал…

Возле моего дома стояло такси, плотоядно горел в ночи кроваво-красный глазок. Я машинально посмотрел на часы — двенадцать… Где-то — далекие и невидимые — начали бить куранты. День закончился…

1988 г.

ФУТЛЯР

Нет, наверное, человека, который не захотел бы побывать на собственных похоронах. В самом ведь деле очень интересно. Потолкаться, невидимым, среди людей, поглазеть, послушать. Жаль только, информация эта уже не сможет пригодиться. Хотя не уверен, что разительно изменилась бы моя жизнь, осуществись такой фантастический вариант. Если бы, конечно, она, жизнь моя, продолжилась на следующий день. Стал бы я иначе относиться к своему окружению? Пересмотрел бы симпатии, антипатии? Боюсь, в любом случае больше бы проиграл, чем выиграл, — жизнь, и раньше медом не текшая, сделалась бы совсем невыносимой.