Навстречу приключениям

– Дядя Эван, ты сказал, что не будешь подписывать бумаги, но я поймал тебя за ручку, – сказал Милтон, осуждающе указывая на него пальцем. – Ты солгал!

Дядя Эван вздохнул и опустил руки.

– Да, – сказал он. – Я хотел покончить с этим.

Позади них раздались шаги, после чего в дверном проёме, ведущем в гостиную, показалась доктор Моррис. Она молча оценила происходящее, после чего кивнула Инжир и опёрлась о стену.

– Доктор Грин, необходимо, чтобы вы нас выслушали, – сказала Инжир, отворачиваясь от мамы.

Если до прихода доктора Моррис дядя Эван выглядел несчастным, то теперь вид его стал совсем жалким. Он снова начал прятать ручку. Он прочистил горло, словно задыхался. Он стал похож на сгорбленный вопросительный знак, и Милтон мог только надеяться на то, что он выслушает их объяснения.

– Хорошо, – сказал дядя Эван, пожимая плечом. – Но вы должны знать, что одна ночь наблюдений из корабля на дереве вряд ли изменит судьбу этого острова.

– Мы были не на корабле на дереве, – сообщил ему Милтон.

– Мы были в джунглях, – произнесла Инжир, бросая взгляд на маму, чьи брови поползли вверх (очевидно, она действительно ей доверяла и не стала её проверять).

– И мы нашли необходимые тебе доказательства, – заявил Милтон.

Дядя Эван устало вздохнул.

– Доказательства чего?

– Доказательства того, что то, о чём рассказывала тебе доктор Парадис, всё ещё здесь, – ответил Милтон. – Доказательства того, что ты не должен сдаваться.

Милтону показалось, что дядя Эван изучающе смотрел на них часов двадцать (он успел досчитать до десяти как минимум дважды). Никто не произносил ни слова. Никто не смел вздохнуть.

А затем снаружи раздался громкий, пронзительный клич хищной птицы.

Это был условный сигнал. Рафи и Гейб были готовы.

– Я посмотрю, – согласился дядя Эван. – Но, прошу прощения, я не могу ничего обещать. Куда мне идти?

Милтон кивнул. Его сердце сейчас пульсировало, словно группа ударных в симфонии цикад. Он надеялся, что Рафи и Гейбу удалось выполнить свою работу, ведь это, похоже, был их последний шанс.

– Доказательства прямо у крыльца дома доктора Парадис, – сказал он.

Глава 66

(Не)идеальная картинка

Всё шло именно так, как они и планировали.

Фотографии, которые сделал Рафи, были развешаны повсюду. На стволах дубов и пальмовых ветвях. На заросшей тропинке. На лозе Тайноявия.

Это должны были быть снимки множества крышесносных чудес, спрятанных в сердце Одинокого острова: деревьев с невероятными листьями, ярко расцвеченных бутонов, Дерева сладких солений с рассольными плодами, неонового чрева Тыедобного куста, пены из-за щупалец в реке, Да-Нет-Возможного дерева, пишущего записки, и улыбки совершенно конкретного (неверного) кенгемура с торчащими зубами.

Эти снимки должны были убедить абсолютно каждого в том, что Одинокий остров – поистине особенное место.

Но что-то пошло не так.

Ну, точнее, что-то шло не так прямо сейчас у них на глазах. Каждая фотография расплывалась в неразличимое серое пятно.

– Не понимаю, что происходит, – в исступлении произнёс Рафи, стоя посреди этой смазанной монохромной выставки. – Наверное, фотобумага слишком нагрелась в грузовом самолёте по пути сюда, или… или, может, я сегодня слишком поспешил.

Когда Милтон увидел, как дядя глядит на всю эту сцену с крыльца, а затем разворачивается, чтобы вернуться в дом, за стол, обратно к стопке этих ужасных бумаг, он почувствовал себя так, будто его чувствительный желудок сбросили с верхушки Дерева вражелюбия ударом ноги с разворота.

Милтон не знал, что ещё делать. Он не знал, как исправить снимки. Более того, он не знал, как справиться с разочарованием, которое раз за разом, год за годом накапливалось у дяди Эвана тяжёлым грузом, пока Одинокий остров оставался труднодостижим и неприступен.

Были и другие вещи, так много гадких вещей, которые Милтон не мог исправить, по крайней мере в одиночку.

Он не знал, как исправить свои отношения с Девом. И даже не знал, хочет ли он ещё это делать. Он не знал, сможет ли снова заговорить с ребятами из школы, которые его дразнили, и послушают ли они его вообще.

Он не знал, как исправить ситуацию с его родителями.

И у всего этого не было кнопки рестарта.

Он многого не мог исправить, но было кое-что, что он мог сделать. Он мог продолжить бороться. Он мог пережить эту гадость. Он мог оставаться собой: говорить правду, когда это было необходимо, и верить в идею, которую снова, снова и снова повторяло его бьющееся под жилетом сердце: «Приключения ещё не закончились. Приключения ещё не закончились».

Но как, как, как заставить дядю Эвана тоже понять эту идею?

Внезапно Милтон краем глаза заметил сизую вспышку, такую же, как тогда, когда нашёл путеводитель доктора Парадис. Лоза Тайноявия, обрамлявшая пятачок, заколыхалась на ветру и зашелестела, будто нашёптывала какой-то секрет.

У Милтона возникла ещё одна, последняя, идея.

– Дядя Эван, я позволю тебе вернуться и подписать те бумаги и не произнесу больше ни слова, но сперва разреши мне кое-что тебе показать! – воскликнул он.