Навстречу рассвету

— …Друзей у меня много, некоторые завидуют, говорят: в рубашке родилась. Знали бы они, как нелегка эта «рубашка». Сколько приходится работать, сколько трудностей преодолевать, прежде чем наша разодетая «Северянка» выйдет на сцену. Красота не даром дается. Это я теперь хорошо знаю. Только ведь трудности не повод для уныния. Человек в творчестве должен быть всегда веселым, жизнерадостным. Если у меня хорошее настроение, то и учеба, и танцы идут как по маслу, и люди, весь мир, становятся добрее ко мне. Честное слово, мне порой кажется, что радость мира зависит от моего настроения. Тогда утром я радуюсь даже воробьям, разбудившим меня. Словно это соловьи. Тогда я встаю на рассвете, иду глядеть, как просыпается Хабаровск. Люди такие интересные на рассвете. Сонные шоферы в пустых автобусах, позевывающие дворники, первые, еще неторопливые прохожие…

Я так подробно цитирую Элины рассказы потому, что в них, как мне кажется, выражается жизнелюбие, радостная вера в доброту мира. И не только лично ее. В этих рассказах слышится оптимистичность народностей, «великих, но малых», еще недавно слывших «дикими», а теперь совершенно уверившихся в своем светлом будущем…

За окнами стлался Амур, широченный, разлившийся между бесчисленными низкими, почти вровень с водой, островами. Зеленели луга, ровнехонькие, словно стадионы. Низкими стенками вставал тальник, растущий, казалось, из самой воды. Местами как бы вровень с водой простирались желтые песчаные отмели. А то за очередным поворотом горизонт начинал горбиться дальней грядой сопок и опадал, тонул в безбрежной равнинности. А то вставал вдруг синий осинничек на берегу, томил «грибной ностальгией». И снова протоки, протоки, по которым хотелось бы пройтись с кормовичком, раскинуть где-нибудь в тиши веер удочек и замереть… Тем более что с «Ракеты» не видно было комариных стай.

Проплывали мимо раскиданные по берегам села. «Ракета» приседала на миг, капитан выходил из рубки, махал рукой, всматривался в одинокую фигуру шкипера на пустынном дебаркадере — не махнет ли белым флагом, что должно было означать: «Есть пассажиры». Но шкипер стоял безучастный, капитан снова прятался в рубку, и «Ракета», встав на крылья, летела дальше.

Первая остановка была в Найхине. Как свидетельствуют путеводители, Найхин — одно из лучших национальных сел на Амуре. В нем отделение колхоза «Новый путь», школа-интернат, Дом культуры и все прочее, чему полагается быть в больших селах. Но мне вспомнился описанный В. К. Арсеньевым спокойный оптимизм найхинцев. Арсеньев рассказывал о большом пожаре в старом Найхине, случившемся от молнии. Все выгорело, но жители не особенно убивались. Они рассудили так: поскольку гром всегда бьет в то место, где водятся черти, то, стало быть, пожар — благо. Стало быть, надо строить новое село, в котором уже не будет старых несчастий. Наивны верования стариков. Но поди-ка переубеди их: ведь так и вышло, как они говорили.

Мы с Элей вышли на палубу, удивляясь теплой погоде. Ветер на ходу «Ракеты» казался пронизывающим, осенним, а на стоянке у берега было просто лето. По берегу метались толпы мальчишек. Их занимал стоявший неподалеку агитпароход, «чистенький, зеркальный, очень музыкальный», как писал о таких плавающих Домах культуры один местный поэт.

И нам тоже перепало радости от громогласных репродукторов агитпарохода, разливающих над рекой такие уместные здесь «Амурские волны». К сожалению, через минуту «Ракета» отчалила. Уже издали мы полюбовались этим большим нанайским селом, разбросавшим по высокому склону свои избы, склады, магазины, усыпавшим берег множеством лодок. И снова потянулись низкие берега в синей окантовке лесов, раскинувшихся до горизонта.

Теперь мы с Элей говорили только о нанайцах. Должно быть, потому, что плыли через Нанайский национальный район. Вспомнили, что «нанай» в переводе означает «местный человек», что прежде эти «местные жители», как и другие малые народности Дальнего Востока, попросту вымирали и что за годы советской власти их численность выросла в несколько раз. О том же Най-хине В. К. Арсеньев когда-то писал как о стойбище, где не было ни одного грамотного. А теперь на четыре сотни дворов здесь выписывается свыше двух тысяч газет и журналов. До 1934 года, когда был образован нанайский район, здесь был всего один фельдшер. Ныне в каждом более или менее крупном селении есть свои больницы и поликлиники. В распоряжении врачей отлично оборудованные кабинеты, машины скорой помощи, санитарная авиация.

— Знаете, какие фамилии у нанайцев? — спросила Эля.

— Как можно это знать? Людей же много, — удивился я такому вопросу.

— А вот и можно. Октанко, Вельды, Гейкер, Оненко, Пассар… Назови нанайца одной из этих фамилий — наверняка угадаешь…