Мадлен не отвечала, лишь по-прежнему смотрела на Гурни.
– Стрела. Острая как бритва, – Гурни указал на стрелу. – Торчала в клумбе.
Кайл подошел к буфету, взял в руки стрелу и нахмурился.
– Странно. А еще такой вот странной фигни не случалось?
Гурни пожал плечами:
– Нет, если не считать, что у трактора вдруг оказалась сломана борона, а перед этим была в порядке. Ну и если не считать дикобраза в гараже…
– Или дохлого енота в дымоходе или змеи в почтовом ящике, – добавила Мадлен.
– Змея? В почтовом ящике? – в ужасе переспросила Ким.
– Крошечная, больше года назад, – сказал Гурни.
– До смерти меня напугала, – сказала Мадлен.
Кайл переводил взгляд с одного на другую.
– И если все это произошло после того, как вы повесили таблички “Охота запрещена”, неужели это вам ни о чем не говорит?
– Как тебя, несомненно, учат на занятиях по праву, – ответил Гурни жестче, чем хотел, – “после” не означает “вследствие”.
– Но раз он сорвал ваши таблички… то есть… если этот поджигатель не долбанутый охотник, уверенный, что вы лишили его законного права отстреливать тут оленей, то кто же он тогда? Кто еще мог такое сделать?
Пока они так стояли и разговаривали у французской двери, к ним тихо подошла Ким.
Дрожащим голосом она спросила:
– Вы думаете, это мог быть тот же человек, который подпилил ступеньку у меня в подвале?
Отец и сын оба собрались ответить, как вдруг откуда-то с улицы донесся лязг металла.
Гурни поглядел сквозь стеклянную дверь на развалины амбара. Лязг раздался снова. Гурни смог различить только фигуру следователя, который, стоя на коленях, долбил чем-то вроде маленькой кувалды бетонный пол амбара.
Кайл подошел и встал у отца за спиной:
– Черт! Что он делает?
– Вероятно, работает молотком и зубилом, чтобы увеличить трещину в полу. Хочет взять пробу почвы из-под амбара.
– Зачем?
– Когда горючее вещество попадает на пол, оно обычно просачивается во все трещины и оттуда в землю. Если удастся обнаружить несгоревшее вещество, его получится точно определить.
Во взгляде Мадлен загорелась злость: все еще хуже, чем она думала.
– Наш амбар еще и облили бензином, прежде чем поджечь?
– Бензином или чем-то подобным.
– Откуда вы знаете? – спросила Ким.
Гурни не ответил, и вместо него объяснил Кайл.
– Потому что все сгорело очень быстро. Обычное пламя распространялось бы дольше. – Он взглянул на отца. – Так ведь?
– Так, – тихо отозвался Гурни.
Ему все не давало покоя предположение Ким, что подпилить ступеньку и поджечь амбар мог один и тот же человек. Он повернулся к ней.
– Почему ты так думаешь?
– Как думаю?
– Что это мог быть один человек – здесь и у тебя в подвале?
– Просто пришло в голову.
Он обдумал это. И вспомнил вопрос, который хотел задать ей еще вчера вечером:
– Скажи-ка мне вот что, – тихо начал он, – тебе что-нибудь говорят слова “не буди дьявола”?
Ее реакция была мгновенной и ошеломила его.
Глаза ее распахнулись от страха, она попятилась.
– Господи! Откуда вы знаете?
Глава 23
Подозрение
Пораженный такой реакцией, Гурни не нашелся, что сказать.
– Это все Робби! – воскликнула она. – Черт, это Робби вам рассказал, да? Но если он рассказал, зачем вы спрашиваете, говорит ли мне это о чем-нибудь?
– Чтобы получить ответ.
– Не понимаю.
– Два дня назад у тебя в подвале я кое-что услышал.
Ким так и застыла.
– Что?
– Голос. Точнее, шепот.
Она резко побледнела.
– Какой шепот?
– Не слишком приятный.
– Господи! – она сглотнула. – В подвале кто-то был? Господи! Мужчина или женщина?
– Трудно сказать. Думаю, все же мужчина. Там было темно, я никого не видел.
– Боже! И что он сказал?
– Не буди дьявола.
– Господи! – Ее испуганные глаза словно осматривали какую-то опасную местность.
– Как, по-твоему, что это значит?
– Это… конец одной сказки. Отец рассказывал ее мне, когда я была маленькой. В жизни не слышала сказки страшнее.
Гурни заметил, что она машинально ковыряет кутикулу на большом пальце, отрывает кусочки кожи.
– Сядь, – сказал он. – Успокойся. Все будет хорошо.
– Успокоиться?
Гурни улыбнулся и мягко спросил:
– Можешь рассказать нам эту сказку?
Чтобы успокоиться, Ким ухватилась за спинку стула. Затем прикрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула.
Минуту-другую спустя она открыла глаза и начала дрожащим голосом: