Читаем Не бывает плохой погоды. Как вырастить здоровых, выносливых и уверенных в себе детей: секреты скандинавской мамы (от фрилюфтслив до хюгге) полностью

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА: Ленор Скенази. Дети на свободном выгуле (Free Range Kids).

7

Природа обостряет чувства

Горы зовут, и я должен идти.

Джон Мьюр

Потеснив зиму, которая никак не могла решиться уступить место весне, в мае на нас внезапно обрушивается лето. Молодые листочки наконец пробиваются из набухших почек, и лес буквально за ночь взрывается морем зелени. Еще неделю назад я ходила в перчатках, а сейчас дети бегают босиком и по дороге тянется караван туристических трейлеров, направляющихся к океану. На местном кладбище зелень сосновых веток, служившая здесь единственным украшением в зимний период, теперь разбавлена цветущими нарциссами и маргаритками. Мощеная дорожка под сенью высоких сосен ведет меня к месту, где похоронены мои farmor и

farfar – бабушка и дедушка по отцу. В руках я несу два кустика лиловых анютиных глазок. Девочки зигзагами бегают по дорожкам, ища нужное надгробие, но, заигравшись, пробегают мимо. Неприметная гранитная плита с розоватым отливом лежит на земле и по ширине занимает чуть более полуметра. Перед ней к солнцу тянутся десять желтых нарциссов.

Я опускаюсь на влажную, поросшую мхом землю возле могилы. И накатывают воспоминания. Мне три года, на дворе позднее лето, я бегаю в темно-синем взрослом свитере по какому-то парку, а моя семья греется на солнце на скамейке у меня за спиной. Мы в шведской Лапландии в 265 километрах севернее Полярного круга, а свитер принадлежит моей бабушке. В ту поездку, сидя в переноске на отцовской спине, я прошлась по самым впечатляющим диким местам Швеции и увидела полуночное солнце, нависающее над одним из самых фотографируемых горных пейзажей – троговой долиной Лаппортен, образованной древним ледником. Я смутно помню подробности той поездки, и ее образы реконструируются в памяти только благодаря слайдам с отпускными снимками, семейный просмотр которых регулярно устраивался в подвале дома моих бабушки и дедушки. Думаю, трехлетнего ребенка не особенно интересовали красивые пейзажи. Зато я помню, как бабушка играла со мной в догонялки, и мы обе весело хохотали с моей неловкой попытки спрятаться в ее огромном свитере.

При росте 188 сантиметров и весе 100 килограммов мой дед обладал внушительным телосложением, а морщины на его всегда загорелом лице залегали глубже, чем древние каньоны. Свои жесткие волосы он гладко зачесывал назад, выбрав этот стиль еще в подростковом возрасте и не изменив ему до самой смерти. Он любил перемены примерно так же, как вегетарианец любит непрожаренные стейки, и был педантично пунктуален – возможно, потому, что всю жизнь проработал водителем автобуса. Он относился к своему автобусу, как некоторые диктаторы относятся к своей стране; не был балагуром и не болтал с пассажирами о внуках и погоде. Эта манера в сочетании с его знаменитой нетерпимостью к подвыпившим подросткам (сам он много лет был трезвенником) в конечном итоге завоевала ему прозвище Каменное Лицо.

Будучи его единственной и обожаемой внучкой, я редко видела деда с этой стороны, разве что когда он рассуждал о коммунизме или сороках, разорявших его тщательно оберегаемые кормушки для птиц на задней террасе.

– Смотри, у меня для тебя сюрприз! – говорил он, протягивая мне сжатую ладонь, а затем медленно разгибал пальцы и угощал меня горкой земляники, только что собранной в огороде. – Я собрал их для тебя.

Если порой дед бывал своенравным, то бабушка, зарабатывавшая шитьем на дому, была сама доброта. Уступчивая и приветливая, она никогда не повышала на меня голос. Даже слово «нет» я слышала от нее крайне редко. Она безудержно меня баловала, и я это понимала. Но игрушки и всегда заполненные конфетами кухонные шкафчики были не главной причиной, по которой я в детстве обожала бывать у них с дедом в гостях. Бабушка давала мне нечто гораздо более ценное – свое личное время и внимание – и играла со мной на равных. Она никогда не говорила, что на улице слишком холодно, а вместо этого помогала мне рыть тоннели в сугробах. Летом мы играли в классики на подъездной дорожке и в бадминтон на заднем дворе. Мы ходили на прогулки по округе и ели мороженое со свежей клубникой, сидя на ступеньках крыльца. Я была ее миром, а она – моим.

Мои дедушка с бабушкой не были опытными путешественниками или экологами-активистами и никогда не имели специального дорогостоящего снаряжения для активного отдыха на свежем воздухе. Они даже не очень увлекались спортом. И уж точно не мечтали покорить какую-нибудь вершину. Они относились к природе гораздо проще. Она занимала постоянное место в их жизни, и это были стабильные, верные взаимоотношения, примерно как у моего деда с его любимой автомобильной маркой Volvo и вечерними прогнозами погоды по телевизору.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука