Не говори, что лес пустой...

«Если будут мир и покой…»

Эту фразу Давлят повторил и в письме Максиму Макаровичу, Оксане Алексеевне и Шуре, которое написал тут же, на залитой солнцем лесной полянке в яркой пестроте неисчислимых цветов, названия многих из которых он и не знал.

Читая письмо, Максим Макарович задержался взглядом на этой фразе и со щемящей, ударившей в душу тоской подумал, что мир висит на волоске, спокойная жизнь под угрозой.

Пламя войны уже поглотило Францию, Бельгию, Голландию, Данию и Норвегию, охватило Балканы, перекинулось в Северную Африку. Фашистская Германия не встречала решительного отпора ни на одном из участков боевых действий и наращивала свой военный потенциал за счет оккупированных стран. Большинство европейских государств либо капитулировали, либо стали союзниками Гитлера. Англия оказалась жертвой своей собственной двуличной политики: небо над ней сотрясается от гула немецких самолетов, которые днем и ночью бомбят Лондон и другие города. Вряд ли отсидеться британцам за Ла-Маншем — слишком узкая и ненадежная преграда этот пролив.

Немцы атаковали Норвегию с моря и топят суда не только на Балтике, но даже в Атлантическом океане, далеко от европейских берегов. Топят все подряд — суда военные, торговые, пассажирские, рыбацкие. Это больше похоже на бандитизм, чем на боевые операции…

Максим Макарович с тревогой подумал о том, что город Кобрин расположен совсем рядом с границей, на карте — чуть ли не сразу за узкой, микромиллиметровой лентой реки, по другую сторону которой стоят германские войска, и сжалось сердце, пересохло в горле. Он решил не отпускать Наталью в дорогу одну, проводить ее до самого места.

— Кому-то, мне или тебе, мать, следовало бы поехать, — сказал он жене, сославшись на то, что в дальней дороге Наталье с ребенком будет тяжело, и, улыбаясь, прибавил: — Сдадим с рук на руки, ее — благоверному, Султанчика — отцу…

— Ты угадал мои мысли, отец, — сказала Оксана Алексеевна.

Она с радостью отправилась бы сама, но Шура должна была поступать в институт, и поэтому решили, что поедет Максим Макарович. Как только Давлят прислал вызов, он оформил отпуск без содержания.

Читая в поезде газеты, которые покупал на станциях, Максим Макарович то мрачнел, то внутренне посмеивался над своими страхами. Вид проплывавших за окном вагона городов с дымящимися трубами заводов и зеленых сел, окруженных золотым житным морем, и переполненные вокзалы с их суетой, и беседы с попутчиками — все это отвлекало от грустных мыслей.

Нет, Максим Макарович не мог сказать, что люди беспечны. Они сознавали сложность и напряженность международного положения. Но настойчивость и последовательность, с которой партия и правительство осуществляли миролюбивую внешнюю политику, растущая год от года экономическая мощь страны и вера в то, что, как поется в песне, «Красная Армия всех сильней», ее недавние славные победы над японскими самураями у озера Хасан и белофиннами в Карелии — укрепляли надежды людей на лучшее.

Люди были охвачены энтузиазмом строительства нового мира. Ему ли, инженеру-дорожнику Мочалову, не знать этого? Он бывал во вновь осваиваемых районах Вахшской долины и на трассе Большого Ферганского канала, опыт сооружения которого — методом народной стройки — распространился на прокладке Большого Памирского тракта, где работают с таким неподдельным вдохновением и в такой праздничной атмосфере, что только о счастье и думается.

Эх, если будут мир и покой!.. Если… Слишком шаткая почва для мира: не все зависит от нас, войну нам могут навязать, и поэтому нам надобно всегда держать порох сухим…

На одной из станций, уже за Минском, в вагон сели несколько военных; они проехали, стоя у окна в коридоре, два перегона и сошли. Провожая их взглядом, молодых, плечистых, Максим Макарович удовлетворенно подумал: «Нам есть на кого положиться!» Но потом он перевел взор на Наталью, которая, отвернувшись, кормила Султанчика грудью, и в него, как он говорил сам, «опять вселился проклятый бес сомнений».

— Да-а, далече ты будешь от нас, — сказал он Наталье.

Она засмеялась. Подняла сынишку и, поддерживая одной рукой за спинку, сказала от его имени:

— Кто же виноват, милый дедуля? Ведь вы сами рекомендовали нашему папочке стать военным…

Максим Макарович сделал внуку козу — потянулся к животику двумя растопыренными пальцами, указательным и средним, шевеля ими, баском приговаривал: «А вот коза, идет коза рога-атая…» Наталья не дала щекотать, быстро отвела:

— Не надо, дедуля, мы только поели.

— А-а, тогда спать, — сказал Максим Макарович.

— Сейчас, дедуля… Мама запеленает, и мы будем баиньки… — Наталья положила сына на постель, он засучил пухленькими, в складках, ножками и ручонками. — Ну, Султанчик, не надо баловаться. Дай маме ручку. Вот та-ак… Теперь другую… А мама споет Султанчику песню…

Малыш таращил глазенки с густыми ресничками, будто в свои три месяца все понимал.