Не надо преувеличивать!

— Товарищ капитан, я не шутил, я просто думал, что… Я не вижу ничего странного в том, что некоторые из них работали тогда там, а о других у нас нет никаких доказательств, что они могли там быть.

— Но, как вы сами выразились, — «темные пятна» в их биографии?..

— Э-э-э… они есть почти у всех… Необдуманный шаг, неизвестно чем занимавшийся до 44 года родитель, неизвестно что предпринявший после 44 года родственник… это дело обычное, — философски заключил он.

— А все же, вдруг это один из отдыхающих «гостей» Петреску? Но кто именно?.. Цинтой, Димок, Василиаде, Габровяну или Пырву? За два дня мы не обнаружили ничего, что позволило бы заподозрить их или полностью снять подозрение.

— «Пять негритят пошли купаться в море… и вот вам результат — четверо негритят» — очень строго сообщил мне Шербан… В карточках не зарегистрировано самое последнее сообщение: во время нападения в Вылсане супругов Василиаде не было в стране: они были в Польше, в экскурсии.

— Вот добрая весть! Если бы мы продвигались хотя бы в таком ритме — один в день — после послезавтра у нас остался бы лишь возможный убийца! Ну, пока. До свидания!

Прав поэт: «Длиннее путь мне кажется обратный…» Хорошо еще, что вместо поэтической «раны в бедро» я страдал лишь от острого недовольства. В голове вертелись обрывки писем Олимпии, разговоров с «гостями» Дидины — которые я вел или при которых присутствовал… Вдруг возникло неприятное впечатление, что в какой-то момент я находился очень близко, если не от разрешения загадки, то от ниточки, за которую можно ухватиться, чтобы к нему прийти… Цинтой, Пырву, Димок и Габровяну вращались вокруг Петреску, однако, как в карусели, лошадки были то наверху, то внизу, но всегда — на том же самом расстоянии от оси.

Когда я добрался до Вамы, АБВ, развалившись в кресле, наслаждался чашкой послеобеденного кофе. Мы захоронили воображаемый томагавк войны, раскурили в тишине трубку мира, и я рассказал ему констанцские новости. В свою очередь он сообщил мне, что блестяще выполнил задание по наблюдению за двором, облегченное тем, что кроме Олимпии, Филиппа и Замбо, которые то и дело маячили там, остальные члены пансиона либо еще не возвратились с утренних прогулок, либо заперлись в своих комнатах.

В пять часов начали появляться, один за другим, остальные жильцы. Барбу, скрюченный от холода, но с огоньком мужественного самодовольства в глазах, сообщил о своем рекорде: Вама — Дой май, туда и обратно по берегу моря — два часа, тринадцать минут. Димок, также с искрой в глазах, рассказал о сотнях представительниц прекрасного пола, скучающих в Олимпе: «Настоящий Олимп, ей богу, уважаемые!» Мона явилась в потрясающих шальварах из парижской модной лавки — как она сообщила Олимпии, в глазах которой появились трагические огоньки… Цинтои также поразили всех своей элегантностью: Панделе был в костюме и при галстуке, Милика — в брючной паре из синтетической ткани бирюзового цвета, у которой, однако, не хватило такта для того, чтобы раздаться одновременно с хозяйкой.

— А где же Габи, милые? — участливо поинтересовалась Милика.

— Спит, наверное.

— Брось, Панделе, она никогда не спит до пяти часов. Что вы с ней сделали, господин Джелу?

— Клянусь, мадам, ничего!

— Постучите-ка к ней в дверь, может, ей плохо.

Я постучал, потом нажал на ручку. Комната была пуста.

— Вероятно, гуляет, — предположила Олимпия.

— На пляже ее нет, я бы заметила.

— Господин Барбу, в Дой май ее не было?

— Нет, я не видел. Может, она в Мангалии.

— Мы ее и там не видели, — сообщил Цинтой… — Мы с женой были там, — начал он объяснять. — Поехали пообедать, как люди. Входим в ресторан — все элегантно, официанты вышколены… Подходит один, чтобы взять у нас заказ. Я говорю: «Какое ваше фирменное блюдо?» А он: «Болван с грибами»… Я удивляюсь. Никогда такого не слышал! Но, подумал я, раз повар у них в этом специалист… Заказываем мы по порции… И что бы вы думали нам приносят?

— Что? — спросил АБВ, проявляя живое сочувствие к гастрономическим невзгодам супругов Цинтой.

— Крохотные булочки, твердые, как камень, а в середине — грибочки… Почему это они их так назвали?

— Потому что это французское название: и не болван, a vol-au-vent — с видом знатока разъяснила Мона.

— Ну и вкусы у них, у этих капиталистов… — размышлял Цинтой.

— Все же, где Габриэлла? — вмешалась Олимпия. — Вчера она не слишком хорошо себя чувствовала.

— Где ей быть? Нашла себе кого-нибудь и сидит с ним в тепле, а мы о ней беспокоимся.

— Господин Димок, вы иногда так вульгарны…

— Ну, вы тоже, мадам Мона… будто не знаете, как это бывает… Или поехала куда-нибудь на попутной машине и теперь рассиживается в баре, занимается сравнительным изучением коктейлей.

— А вы как думаете, господин Барбу? — Милика казалась искренне обеспокоенной.

Барбу недовольно пожал плечами:

— Напрасно беспокоитесь. Какое это имеет значение, где она находится? — и, явно рассерженный, он удалился к себе в комнату.

Слова Барбу положили конец спорам: все отправились по своим делам.