Не названа цена

Безнадёжная, выворачивающая душу боль была так сильна, что оглушила Айринию, и она остановилась в стороне, не решаясь подойти к Рийару, стоявшему у боевого корпуса с таким видом, словно его только что оглушили, и он совершенно забыл, куда и зачем шёл. Он был до такой степени поглощён своими разрушительными эмоциями, что не увидел её приближения и даже не почувствовал его — всё, всё тонуло в отчаянной и фатальной буре боли.

Горло Айринии перехватило его чувствами; лёгкие мучительно сжались, словно это она не могла сделать вдох.

Сжав кулаки и закрыв глаза, она сосредоточилась на дыхании и заставила себя размеренно вздохнуть.

Постепенно ей удалось вырваться из-под власти его катастрофических эмоций и успокоиться, и она стала думать, как теперь она могла бы помочь ему.

Средств к тому у неё было исчезающе мало. Она боялась подойти к нему прямо — казалось, что её просто засосёт в водоворот его боли, и она задохнётся там, не в силах выплыть из него.

Она постаралась сосредоточиться на том сочувствии, что испытывала к нему. На той благодарности, которая родилась в её сердце в ответ на его заботу и защиту. На зародившемся к нему доверии. Старательно, тщательно она, как хрупкие цветы, выращивала эти чувства в своей душе, позволяя им постепенно напитываться силой и расцветать. Потихоньку, по капельке, цветы эти становились сильнее и ярче, и её всё больше перехватывало этими чувствами — теплом, благодарностью, любовью.

Она сделала осторожный шаг к Рийару, пытаясь окутать своими нежными тёплыми чувствами его бушующий водоворот боли.

Ей показалась, что бушевавшая в нём буря стала чуть тише, и она сделала к нему ещё шаг, продолжая вливать все силы своей души в свои чувства к нему.

Тепла становилось всё больше; оно легонько касалось его мучительных ран, незаметно обволакивая их заботой и поддержкой. Айринии казалось, что она поёт песню — только вместо звуков были её чувства — и что песня эта обладает целительной силой.

Она приблизилась так к нему уже почти вплотную; и только тут он её заметил.

Встрепенувшись, как ото сна, он обернул к ней удивлённый взгляд.

Водоворот из боли окончательно схлопнулся; его сменили удивление и недоумение.

Осознав, что это ей он обязан изменением своего внутреннего состояния, он удивился ещё сильнее. Вопросительно глядя на неё, он словно ждал объяснений — зачем, для чего она это делает?

Айриния смущённо повела плечами. Ну не могла же она, в самом деле, оставить его в таком состоянии!

Должно быть, эмоции её в этот момент полыхнули жалостью, потому что он опустил голову, и она ощутила жёсткую иронию, за которой начинал набирать краски и силы уже привычный ей стыд — тот всепоглощающий непреходящий стыд, из которого он весь состоял.

Не в силах чувствовать, как им снова овладевает это состояние, она протянула ему руку, приглашая на прогулку.

Он руку принял и послушно пошёл за ней, но она не почувствовала в нём ни радости, ни раздражения — только обречённую усталость.

Она попыталась послать в его сторону вопрос — мол, что случилось?

Безмолвный ответ был полон мрачной безнадёжностью.

Айриния не понимала, как это расшифровать, но с удивлением чувствовала, как за заслоном этой безнадёжности в нём расцветает твёрдая решимость.

Она уже узнавала этот оттенок решимости — он чувствовал его в её сторону слишком часто.

Потребность защитить.

Что бы ни случилось у него и что бы ни породило в нём такую боль — он всё ещё желал защитить её.

Прикусив губу, Айриния приняла сложное решение.

Он, ощутив её колебания, её страх и её готовность сделать что-то важное, повернулся к ней с недоумением.

Она лишь покачала головой и повела его за собой.

Удивление в его душе было смешано с тревогой — это была тревога за неё. Он ощутил, что она решилась на что-то сложное, и теперь беспокоился о ней, и даже, кажется, пытался отговорить её своими эмоциями — даже не зная, что именно она хочет сделать!

Решимость Айринии только крепла.

Его недоумение стало особенно сильным, когда она привела его к дому, в котором жила Илия. И в эмоциях, и на лице его был отчётливо написан вопрос.

Хмыкнув, Айриния отпустила его руку, подошла к одному толстому и старому дереву, примерилась, подпрыгнула, зацепилась за ветку и подтянулась. В дереве было дупло, и именно оно было её целью.

Вытащив из дупла то, зачем пришла, она спрыгнула обратно.

В руке её оказался шнурок, на котором висела довольно крупная медная молния.

От Рийара полыхнуло изумлением; она, не тратя времени на объяснения, быстро подошла к нему и надела кулон ему на шею, заправила за рубашку, чтобы молния коснулась тела.

В тот момент, как она сделала это, от Рийара полыхнуло эмоциями столь сильными, что она отступила от него на несколько шагов, не в силах выдержать эту бешеную волну облегчения и доходящего до эйфории восторга.

С минуту она стояла и наблюдала, как он дышит — глубоко, отчётливо, медленно, — и с удивлением оглядывается по сторонам, словно впервые видит этот мир.

Наконец, он пришёл в себя настолько, чтобы вернуться в реальность. Взгляд его изумлённо метнулся к ней.

— Как я понимаю, работает, — прищурилась она.