Не названа цена

Она встала, пытаясь придумать маршрут, которым будет пытаться оторваться от Рийара.

Однако, уловив её эмоции, неуверенность с его стороны сменилась резким уколом огорчения и боли, тут же перебитым обидой, и почти моментально прикрытым сверху безнадёжным налётом, который Айриния расшифровала примерно как «ну да, чего я ожидал?»

Она честно попыталась сконцентрироваться на чувстве язвительного торжества — мол, так тебе и надо, скотина! — но, очевидно, так же не преуспела в притворстве, как и он, и он увидел за этой язвительностью и удивление, и усталость, и надежду. Она устала бояться и устала бегать, и ей так хотелось поверить, что бояться нечего и бежать не надо!

Чувство, которое пришло к ней в ответ, было столь похоже на мольбу, что она от удивления не смогла сдержаться и выглянула в окно.

Он стоял перед общежитием и выглядел странно беззащитным в своём смущении. Заметив её внимание, он сделал приглашающий жест в сторону города — мол, пойдём прогуляться.

Айриния замерла в сомнениях. За последние недели она совсем уже с ума сошла от своей неспособности испытывать эмоции — а конца откату все видно не было, и с внутренним ужасом она начинала задумываться о том, что, возможно, откат был фатальным, и эмоции не вернутся никогда. Она гнала от себя эту мысль, потому что та лишала её мужества и рождала идеи совсем уж скверные и безнадёжные.

Рийар был её возможностью ожить — и ей казалось крайне заманчивым хоть ненадолго вернуться в нормальную жизнь, где она может эмоционировать точно так же, как все обычные люди. Но она всё же боялась от него каверзы и подставы — особенно по той причине, что была теперь перед ним вся как на ладони, без возможности закрыться и притвориться другой.

— Ну хорошо, — буркнула Айриния и направилась на выход. В конце концов, у него было достаточно возможностей сделать любую пакость, не выманивая её для этого на прогулку, да и едва ли он как-то сумел модернизировать свой откат и научиться скрывать свои эмоции от неё, а в них ничего тёмного и злого не ощущалось.

Он встретил её выход на улицу волной радости и благодарности.

Айриния скептически подняла брови: серьёзно? Это ещё что за новости? С чего ему радоваться ей?

Она успела уловить в его эмоциях надежду и смущение, но почти тут же они сменились досадой и злостью на самого себя, и он резко отвернулся от неё, сжимая кулаки.

С удивлением глядя ему в спину, она чувствовала там, внутри, целый вихрь самых противоречивых и раздирающих душу на части эмоций. Она не поняла, с чем связана такая буря, но ей сделалось жалко его, и она положила руку ему на плечо.

В ответ ей пришла волна тоскливой безнадёжности, стыда и ненависти к себе.

Нда, кажется, он со своей нелепой местью подгадил в первую очередь самому себе. Айринии и в голову не могла прийти мысль, что он так раним и эмоционален; но теперь он не мог закрыться от неё точно так же, как она не могла закрыться от него, и, судя по всему, ему это доставляло даже больше дискомфорта, чем ей.

«И всё же он переступил через себя и пришёл», — удивилась она.

На его месте она держалась бы от самой себя подальше, чтобы не попадать снова в столь уязвимое положение.

Айриния слишком часто бывала беспомощна и уязвима сама, чтобы оставить теперь его без поддержки и помощи.

Недолго думая, она обняла его со спины, благодаря за доверие и пытаясь передать ему своё сочувствие и понимание.

Он вздрогнул и дёрнулся, выдал волну страха и ненависти к себе, потом замер и стал казаться на вид совершенно бесстрастным, но она-то чувствовала, что внутри он корчится от боли и стыда, и что её жалость и её попытка поддержки вызвали в нём и досаду, и гнев — в первую очередь от того, что он отчаянно желал и жалости, и поддержки, и не мог себе этого простить.

Несмотря на бушевавшие в нём чувства, он её не оттолкнул, и не попытался переключиться на что-то иное, чтобы скрыть настоящие глубокие эмоции чем-то поверхностным и сиюминутным. Он просто равнодушно и спокойно стоял и позволял ей наблюдать, как кипят и переплетаются внутри него стыд и усталость, отчаяние и надежда, страх и тоска.

Айриния была удивлена. Она видела в нём благополучного мальчика, который забавляется и играет в жизнь, который никогда не знал настоящих проблем, который просто не способен узнать, что такое боль и страх. Однако то, что он чувствовал сейчас, никак не вязалось с выстроенным внутри её головы образом — и ей даже пришла в голову крамольная мысль, что на его фоне её собственные страхи и печали не так остры.

Наконец, он овладел собой, и на смену бушующим вихрям пришло спокойное ожидание, отравленное, однако, подспудным зудящим страхом.

Айриния отстранилась, обошла его и приглашающе протянула руку — мол, веди! Она честно пыталась транслировать ровную дружелюбную симпатию, которую и нарисовала на лице, но, конечно, не смогла скрыть ни жалость, ни тревогу, ни пристыженность.

Он криво усмехнулся и взял её под руку. Теперь, кажется, он весь превратился в стыд, укрытый усталой обречённостью.