Не отпускай меня

— Нара, слава богу! — кричит он так громко, что у меня опять голова начинает раскалываться. — Я сейчас приду, потерпи немножко. Я сейчас, — зачем-то говорит он, убирает мою руку со своей и куда-то уходит.

Без него холодно и страшно. Моя рука пуста и хочется плакать, но слез нет. Совсем как в пластиковом мире с ненастоящим папой.

Руслан возвращается быстро и опять берет меня за руку. С ним еще кто-то, но я его не вижу, потому что нет сил снова повернуть голову.

Передо мной возникает бородатое лицо. У папы тоже была борода, когда я была маленькая.

Теплый огонек светит сначала в один глаз, а потом — в другой. Мне уже не больно. Просто хочется моргать.

— Молодец, Нара, — басит он. — Молодец, девочка. Как ты себя чувствуешь?

— Пить, — хриплю я, еле ворочая языком. Сухие до бумажности губы слипаются.

Он меня понял:

— Руслан, сбегай, принеси воды с сестринского поста.

Руслан опять пропадает, а потом я вижу воду. Как же хочется пить. Я бы океан выпила. Весь до капли.

Бородач помогает мне поднять голову и подносит стакан к губам. Вода такая мокрая и приятная.

— Давай, моя хорошая, потихоньку. Не торопись, — ласково приговаривает он.

Я пытаюсь пить медленно. Глотать так сложно, словно каждый глоток литровый, не меньше. Он ждет, пока я проглочу предыдущую порцию, и только потом вновь наклоняет стаканчик.

— Она в порядке? — слышу я голос Руслана.

— Очень хорошо, что она очнулась. Дай ей время. Нара, как из другого мира, вернулась.

Надо мной появляется бледное лицо Руслана. Он что заболел? И плачет. Первый раз вижу, как он плачет. Я вновь разлепляю губы и шепчу:

— Всё хорошо!

Опять получились какие-то хрипы вперемешку с гласными и согласными.

— Конечно, хорошо, девочка. Это он от счастья плачет. Очень скучал по тебе.

Губ касается что-то мокрое и холодное. Рядом рука Бородача. Я стараюсь сильнее прислониться к этому мокрому куску чего-то.

— Нара, я так рад, что ты очнулась! — доносится слева голос Руслана, который опять вкладывает свои пальцы в мою руку.

Я тоже рада его видеть. Чтоб Руслан это понял, опять прилагаю максимальное усилие, чтоб чуть согнуть пальцы. Мне удается. На руку падает что-то мокрое. Руслан, почему ты так много плачешь?

— Где мама? — хриплю я.

Бородач и Руслан молчат. Может, с ней что-то случилось? Или с детьми? Или с противным Вадюшей?

— Она скоро приедет, — говорит бородач. — Правда, Руслан?

— Да, Нара, она скоро приедет, не переживай. А пока я с тобой побуду.

Мне очень хочется спать, но я боюсь, что Руслан уйдет и мне опять будет холодно и страшно.

— Останься, — шепчу я.

— Я никогда тебя не брошу, — отвечает он.

Глава 13. Руслан. Двое на больничной койке

Нара со всей силы, которая есть в еще не полностью восстановившихся руках, бьет себя по ноге. Пару дней уже проверяет, не вернулась ли чувствительность не только кулаками, но и всем, что под руку попадается. Лупит себя, щиплет, вонзает в кожу ногти и предметы. Вчера порезалась куском пластиковой вилки и долго плакала, что даже этого не почувствовала. Я думал, мы с Валерием Евгеньевичем уже и не убедим её, что всё вернется.

Я улыбаюсь. Я запретил себе плакать в день, когда Нара очнулась. Я делаю вид, что так и должно быть. Что всё хорошо. Что всё под контролем. И только где-то глубоко внутри я в ужасе воплю каждый раз, когда вижу очередную её бесплодную попытку почувствовать хоть что-то ниже пояса.

Я хочу, чтоб каждый день, проведенный с ней, был в радость. Я чуть её не потерял, и теперь понимаю, как ценно время, что мы проводим вместе, и насколько весомо каждое прикосновение, каждый взгляд любимых глаз, каждый поцелуй. Да даже молчание в компании друг друга.

Она всё та же Нара. У меня нет отторжения. Я приму ее любую. Моя любовь безусловна, да и полноценность я вижу в другом. Но мне так больно видеть, как она сама себя отторгает, как не может принять изменений. Чувствует, что собой прежней никогда не станет. От этого сердце разрывается, как от пули. Больно от беспомощности. Я не могу помочь, хотя, не задумываясь, поменялся бы с ней местами. Я был бы счастлив просто видеть, как она бежит по траве, как снова обретает себя. Что уж там, поменялся местами! Я бы жизнь отдал, лишь бы она снова стала прежней.

Нара, — зову я, и она сконфуженная прекращает бить себя по ноге. — Надо постоять. Валерий Евгеньевич, сказал, что нужно три-четыре раза в день стоять.

— Какой в этом смысл?

— Смысла много. Чтоб не было тромбов и пролежней. Чтоб тело не забыло, как быть в вертикальном положении к тому моменту, когда чувствительность вернется.