Не покидай меня

— Не буду думать, — повинуясь порыву, Леня протянул руку и потрепал волосы сына, ощущая с радостью и волнением, как от пальцев к груди прихлынула теплая волна. Он вдруг понял, что сыну приятно быть с ним, разговаривать. Ванька не сторонился его, не прятался в своих делах, как Лене казалось. И устыдился, что так мало проводил с ним времени, упуская возможность понять и быть понятым. Пусть не рыбалка, не совместный ремонт мотоцикла, но поход в Третьяковку, в музей, к импрессионистам, Рубенсу… Да мало ли что может предложить этот старый, дерзкий и лукавый город?! Так обидно и досадно понять это в машине, на пути к аэропорту.

— А чего дед в Европу ездил? — спросил Иван, когда они подъехали к «Домодедово».

— У него в Париже дела какие-то. Говорит, что его книгу там издавать будут… Мы немного опаздываем. Самолет должен вот-вот приземлиться! — выбираясь из старенького «ауди» и запирая его ключом, ответил Леня.

Пройдя через металлоискатель, они нашли терминал, где должны были появиться пассажиры вечернего рейса 1326 из Цюриха.

— Он и в Германии был? — спросил Иван, держась ближе к отцу в толпе встречающих.

— Нет-нет, там пересадка была из Парижа… А вот и он! Пап! Сюда!

Олег Иванович с непроницаемым лицом отделился от других пассажиров, прошедших таможенный контроль, и приблизился к ним. Он был одет в свой вечный серый костюм-тройку, вышедший из моды лет тридцать назад, но в новом и весьма дорогом пальто Кромби из английского кашемира и в элегантной шляпе. В руках он держал только большой кожаный портфель.

— Здравствуй, папа, — Леня пожал руку отцу. — Где твой багаж?

— Ты что, не помнишь, что я отправлялся налегке? — чуть приподнял кустистую бровь Олег Иванович.

— Ах да! Забыл совсем! — стукнул себя легонько по лбу Леня.

— Иван? И ты здесь?

— Как видишь, дед, — пожал плечами внук. — Как съездил?

Подстраиваясь под неспешный шаг Олега Ивановича, они неловко плелись за ним по огромному залу.

— Съездил? Неплохо, мой дорогой, неплохо. Кое-какие дела уладил. Пересадка утомила немного…

— Ты давно никуда не выезжал, — заметил Иван.

— Признаться, немного от этого и потерял. Эта нынешняя объединенная Европа просто невозможна, — губа его брюзгливо оттопырилась. — Цены, цены! Пять евро за чашку кофе! Двести рублей! Слава богу, в моем «Бристоле» был утром шведский стол.

— «Бристоль»? Дорогой отель, папа…

— Но цены в городе совершенно несусветные! Совершенно! — Олег Иванович не заметил реплику сына. — И полно арабов!

— Чем тебе арабы не угодили? — спросил Леня.

Отец повернулся к нему и строго взглянул.

— У каждого должно быть свое место! Мы доцацкаемся, глядя на Европу, со своими…

— Ты же знаешь, я не люблю обсуждать этот вопрос, папа, — поморщился Леня. — Так, значит, «Бристоль»? Надо думать, переговоры с твоим французским издателем прошли неплохо?

— Да, да, все уладилось. Они прижимисты, но разумно смотрят на вещи. Где твоя машина?

— На стоянке. Мы уже рядом.

— Тебе надо поменять эту гору металлолома. Просто жуть.

— Пап, ты же в курсе, у нас нет лишних денег.

— Ну-ну, будет. Я могу одолжить немного. Присмотри вариант на рынке. Не новую, конечно, но что-то более приличное… Как считаешь, Иван?

— Мне все равно, — пожал плечами внук, привычно уступая деду переднее пассажирское сиденье.

— Ему все равно! — фыркнул Олег Иванович, снимая шляпу, перед тем как сеть в машину. — Мальчика твоего возраста уже должны волновать две вещи — автомобили и девочки. Это нормально.

— Мне ты говорил, когда я был в его возрасте, что три — хорошо учиться, оправдывать доверие старших и готовиться к возможности стать когда-нибудь коммунистом, — усмехнулся Леня, выводя «ауди» со стоянки.

— Тогда была другая эпоха, мой милый, — скривился старик. — Надо смотреть на вещи трезво. Но я готов добавить хорошую учебу к этим двум вещам. Это никогда и никому не мешало. Главное — хорошо распорядиться полученным образованием. Что бы там ни говорили, но мир сейчас открыт. Не то что в наше, прошу прощения, скотское время. Теперь можно везде найти себе работу, если ты знаешь свое дело и языки. И хорошо жить. Не как твой отец! — Олег Иванович полуобернулся к Ване, который уже успел сунуть в уши наушники от своего смартфона.

— Ты считаешь, что я плохо живу?

— Ты живешь… — Олег Иванович покрутил рукой, словно помогая себе подобрать слово, — живешь бледно. Хотя знаешь греческий, латинский, немецкий, португальский и еще черт-те какой.

— Французский и английский.

— А сидишь на должности преподавателя в этой своей дыре и учишь лоботрясов за копейки!

— Ты сам меня устроил в этот институт.

— Ха! Двадцать лет назад! Леонид, за это время люди горы сворачивали!

— У меня нет таланта сворачивать горы. Я просто живу так, как умею.

— О, это нам известно! — Олег Иванович презрительно усмехнулся.

Леня почувствовал злость и неловкость за то, что эту злость вызвал отец, причем некстати, походя.

— Я считаю, что отец делает то, что любит, и нечестно обвинять его в этом, — раздалось вдруг сзади. — Я тоже хочу делать то, что мне будет нравиться делать. А всех, кто мне в этом будет мешать, я пошлю нахер.