Не расстанусь с Ван Гогом

Надя пила чай с сухариками, без всякой мысли уставившись в экран телевизора, с которого похожие на стриптизерш размалеванные девчонки, крутя едва прикрытыми задницами, вопили о своей огромной и бескорыстной любви. Сказать, что Черкашина ни о чем не думала, вряд ли было бы правдой: каждый человек о чем-то мечтает и надеется на что-то, даже те люди, у кого все мечты уже осуществились, а все надежды стали безропотными и безотказными служанками. Сухарики были черствыми и пресными, как все последние месяцы Надиной жизни, размышлять о которой особенно не хотелось, потому что это не могло принести ничего, кроме ощущения пресности всего окружающего мира.

Зазвонил телефон. Брать трубку не хотелось, но телефон продолжал настаивать. Надя протянула руку, не зная, что сделать: взять пульт и усилить звук телевизора, чтобы больше не слышать звонка, или все же ответить на вызов.

Ты пришел ко мне-е, ко мне-еСо своим больши-им, больши-им,Большим и чистым,

Чистым чувством…

– орали с экрана девчонки.

Звонила Татьяна, которая стала набиваться в гости, а потом и вовсе сообщила, что Ивана Семеновича застрелили. Конечно, Надя сказала, чтобы она приезжала. Но во время разговора ее не покидало чувство дежавю, словно это уже было когда-то: как будто однажды Бровкина вот так же звонила и сообщала о чьей-то смерти.

Что-то должно произойти в этот вечер… И Надя наверняка знала, что именно, только забыла, а напрягаться и вспоминать не хотелось. Пришлось мыть тарелки и наводить на кухне порядок, надеясь на то, что подруга надолго не задержится.

Таня появилась не через полчаса, а гораздо раньше, словно предупредила о своем визите из соседнего дома. Привезла собой бутылку французского коньяка, хотя от нее уже пахло спиртным.

– Такое горе, такое горе! – повторяла она, стаскивая с себя зимние сапоги. Голенища были узкие и не хотели слезать с располневших ног Бровкиной.

Затем Татьяна прошла на кухню, села за кухонный стол, сразу наполнила две рюмки и предложила:

– Давай помянем Ивана Семеновича.

Надя не хотела выпивать, тем более коньяк, но пришлось пригубить.

– Если бы ты знала, какой это был человек! – вздохнула Таня. – А какой муж!

– Ты разве была за ним замужем? – удивилась Надежда, понимая, что подруга пьяна, поэтому и несет невесть что.

– Ну да, – мотнула головой Бровкина. – Я просто не распространялась об этом. Вдруг ты завидовать мне будешь? Мы почти год женаты. Он же со своей развелся, хотя сначала вроде как фиктивно. Ведь вышел закон, по которому чиновники не могут иметь имущество и счета за границей, а у него там много всего было, и Иван Семенович недвижимость записал на детей. Но все на них оформить было нельзя, потому что у них не было таких доходов, чтобы апартаменты и виллы покупать. Вот он кое-что на жену переписал и вроде как развелся. Но потом кто-то настучал, что развод фиктивный. Иван Семенович начал было перед начальством оправдываться, а тут как раз меня встретил и самым настоящим образом влюбился. Стали мы жить вместе, а потом я говорю, что не могу так, мол, меня мама иначе воспитала. Иван Семенович сначала не воспринял. А потом я призналась, что жду ребенка.

– Ты ждешь ребенка? – удивилась Надя. – Поздравляю.

– Да никого я не жду теперь, мне тогда так показалось. Вот мы потихонечку и поженились.

– На тебя он ничего переписать, конечно, не успел? – спросила Надя.

Бровкина посмотрела на бутылку коньяка, протянула к ней руку и кивнула.

– Ну, так, по мелочи. До свадьбы еще, чтобы декларировать, что это имущество жены, приобретенное ею до брака, а значит, под действие закона не попадающее. Совсем немного: квартира в Дубае и здесь, в Питере, в Лондоне что-то. Самое смешное – я еще нигде побывать не успела, чтобы рассмотреть, что там и как. А теперь его убили.

– Жаль, – посочувствовала Надя.

– Не то слово, – согласилась Бровкина. И наполнила коньяком свою рюмку, хотела наполнить и вторую, но вовремя заметила, что та осталась практически нетронутой.

– Я же свадьбу хотела, как у людей. А потом подумала: Валька-то, сестра, припрется со своим Ахметом… Хотя нет, у нее теперь другой. Ахмет не Ахмет, но такой же дикий. Потом, не дай бог, мамаша примчится, которая будет вопить, что она меня воспитала и все до последней копеечки мне отдавала… А теперь вот Ивана Семеновича убили. И как жить теперь, не знаю.

– Ты же работаешь, – напомнила Надя. – Должность хоть и небольшая, зато…

– Здрасьте тебе, небольшая! – возмутилась Бровкина. – Я теперь старший эксперт в отделе технической экспертизы, Иван Семенович устроил. Ты хоть представляешь вообще, что это? Хочу – поставлю подпись под актом о приемке дома, хочу – покочевряжусь немного. Ну, ты ж понимаешь…

Надя понимала только одно: Бровкина сильно пьяна. Подруга и явилась-то розовощекая, а теперь ее лицо раскраснелось еще больше.