Не смей меня касаться. Книга 2

Как жаль, мне так хотелось, чтобы рядом сидела она, вдруг ненароком появилась возможность хотя бы случайно к ней прикоснуться. Тело ломало, кожа на пальцах рук словно саднила, желая тактильное контакта с этой обворожительной женщиной. Таня стала еще симпатичнее. Только облом, Шувалов, дотронутся не получится, но зато я могу целых полчаса ехать с ней в одной машине, наблюдая за совершенной для меня женской красотой в зеркало заднего вида.… Моя, моя, на полчаса Таня моя… Быстро, как горный козел (какое точное определение я для себя подобрал), подскочил к машине, распахивая перед Эльвирой Тимофеевной дверь. Галантный козел… Поддержал за локоток свою «милейшую» тещу, помогая сесть в машину. Ах ты, блин… Какая жалость, Таня не стала дожидаться моей галантности, сама села в машину, отказав мне в удовольствии поддержать ее за локоток… Таня, блин, мне так мало нужно… сего лишь одно прикосновение. Хочу снова почувствовать сладость тока между нами, то непередаваемое ощущение, которое может быть только с моей Андалузской леди.

Сел за водительское кресло, включил зажигание, медленно вырулил со стоянки больничного комплекса.

Ноздри затрепетали, раздулись, чувствуя заползающий в них такой желанный запах роз… Невольно вздохнул сильнее, полной грудью, вышло несколько шумно, Эльвира Тимофеевна покосилась на меня, а вот, судя по отражению в зеркале заднего вида, Андалузскую красотку очень сильно волновал проносящийся за окнами довольно унылый позднеосенний пейзаж.

— Как Николай Алексеевич чувствуете себя перед операцией? — решил прервать я подзатянувшееся молчание, а заодно показать вежливость и внимательность, которые должны быть в наличии у хорошего зятя.

— Он старается казаться спокойным, но сам, конечно, очень переживает…

— Уверен, операция пройдет более чем удачно. Эльвира Тимофеевна, прошу вас, если возникнут какие-то проблемы, не стесняйтесь обращаться ко мне. Я всегда помогу.

Губы Розочки недовольно поджались.

— Мы справимся, Александр Иванович, — категорично-вежливо произнесла Таня Лазарева.

А темные глаза предупреждающе недружелюбно посмотрели на меня, дескать, ты чужак, никто, и не имеешь права интересоваться здоровьем моего отца.

— Саша, — мягко поправил я, постаравшись ответить глазами: «Нет, дорогая моя Роза… Я теперь тоже часть вашей долбаной странной семейки». И хочешь ты этого или нет, но тебе придётся терпеть данный факт.

— Охотно верю, но знайте, вы всегда может рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо, Александр Иванович, — как мне показалось, вполне искренне поблагодарила меня Эльвира Тимофеевна.

— Кроме того, я интересовался у кардиологов, после выписки Николаю Алексеевичу желательно пройти адаптационный период в каком-нибудь специальном кардиологическом санатории. Думаю, к морю пока опасно ехать, поэтому я основательно изучил близлежащие заведения такого типа. Потом пришлю список Тане на почту, тоже посмотрите.

— Мы сами проработаем этот вопрос, — опять начала колоться Андалузская леди.

Не стал миндальничать, спросил напрямую:

— А деньги у вас есть?

Танины глаза тут же негодующе вспыхнули.

— Какие деньги, — запричитала Эльвира Тимофеевна, — сначала свадьба, потом хождение по врачам, мужу больничный пока не оплатили, Таня долго не работала, а моей зарплаты едва на еду хватает. Но Коля все равно деньги не примет, тем более от… — Эльвира Тимофеевна замолчала и смущенно опустила глаза, — он такой человек… принципиальный, — словно оправдываясь, продолжила она дальше.

Не только он, некоторые красивые темноволосые женщины тоже. Только, на мой взгляд, такая, порой совершенно необдуманная, позиция в ущерб себе и здравому смыслу, больше походила на упрямство, чем на приверженность каким-то принципам.

— Мама, я найду деньги, — смутилась и немного разозлилась Таня.

— Примет, если это будет подарок. Кажется, у Николая Алексеевича, если мне не изменяет память, юбилей на носу, путевка в санаторий будет нашим подарком с Юлей.

— Александр Иванович, прекрасная идея, какой вы заботливый и предусмотрительный человек.

— Саша, — мягко поправил я «любимую» тещу, пристально вглядываясь в зеркало заднего вида, любуясь раздосадованной, чуть ли не фыркающей от негодования Андалузской леди.