А по нему и не скажешь. Не назвал Еву ребенком, она это обязательно оценит. Уже правильный ход.
— А сколько вам лет? Явно же, что вы уже не молоды. И у вас что нет детей? — Я зажмурилась, досадуя на ее беспардонность. Ведь я воспитывала ее, прививала культуру поведения. Старалась. Но сейчас Ева была прямая как палка, хотя хитрить она научилась, наверное, еще с младенчества. — Или ваши дети еще маленькие?
Я распахнула ресницы и уставилась на дочь, та смотрела на Виталия с вызовом. Вот же ж.
— Нет, мои дети не маленькие, есть взрослая дочь, о которой я ничего не знал. И еще в самом ближайшем будущем появится, надеюсь, сын.
Он совсем того?
Нет, ну это надо же додуматься такое ей сказать. И какой еще будущий ребенок? Если он намекал на меня, то точно свихнулся.
Пока я негодовала, Вет и Ева играли в самые настоящие гляделки. Пристально осматривали друг друга, оценивая, примеряясь. Бельчонок сейчас казалась безумно взрослой, и я испугалась, что она и правда уже выросла. Ей всего восемь, она не могла так скоро стать взрослой.
Я потянулась за пряником, чтобы хоть как-то остановить панику, грозящую меня затопить, но даже взять в руку сладость не успела.
— Мама, ты беременна?
—
Сумасшествие, самое настоящее сумасшествие.
— Ева, а ты очень сообразительная девочка.
— Что ты несешь! — зашипела я на мужчину и вцепилась в руку, по-прежнему лежащую на моей ноге, вдавливая в кожу мужчины ногти, вымещая пылающие во мне злость и недовольство.
Самойлов повернулся ко мне и опять выгнул свою чертову левую бровь. Мол, что ты мне мешаешь, говорил его взгляд. Захотелось дать ему по лбу.
Я вдавила ногти еще сильнее. И проговорила одними губами: «Уходи». Его поведение выходило за грани дозволенного.
— Вы мой папа, да?
Пока мы прожигали с Самойловым друг друга взглядами, дочь сделала контрольный выстрел. Спрашивая как бы у мужчины, она обращалась ко мне.
Бах — и мой мозг взорвался на миллион мелких частичек. А Виталий задорно улыбнулся и повернулся к Еве.
— Вот, сообразительная, как я и сказал. Очень.
Да он же специально! Закидал мою белочку намеками. А она ведь только и рада зацепиться за них и сразу же поверить, ведь мужчина ей понравился, это было заметно сразу.
Глаза наполнились влагой, а в горле встал ком. Как все быстро. Неправильно. Глупо.
— Мама? — прозвучал тихий голосок дочери с такой затаенной надеждой, что я не сдержалась.
Слезы потекли настоящей рекой. Бельчонок так ждала ответа. Господи, я и не думала, что моей девочке настолько сильно хотелось иметь папу.
Нужно было всего лишь разлепить пересохшие губы и произнести одно слово из двух букв, короткое, звучное и такое судьбоносное сейчас для нас.
Ведь я уже приняла это решение. Конечно, нужно было все куда лучше обдумать, взвесить, как-то подготовиться, но…
— Да, — прошептала я. Голос пропал, в горле запершило, а глаза заволокло пеленой мутных слез.
И, как ни странно, самым страшным было не соврать дочери сейчас, а подвергнуть ее возможным последствиям. Вдруг она полюбит мужчину, а он наиграется в семью и бросит нас.
Часто задышала, пытаясь успокоиться. Я понимала, что Самойлов говорил о серьезных вещах, о бумагах и родителях, и, значит, он не даст заднюю. Но ведь пока были лишь слова и ничего официального, никаких бумаг, кроме того адового контракта.
Я откинула руку Виталия, наконец-то вытащив из нее свои коготки, и, соскочив со стула, обошла барную стойку.
— Иди ко мне, родная.
Доча спрыгнула и уткнулась мне в грудь, зашмыгав, я гладила ее по медным струящимся волосам и смотрела на Самойлова, пытаясь понять, разобраться, что же сейчас творилось в его голове.
— Это правда? — сквозь всхлипы спросила Ева, а я, прищурив глаза, поймала взгляд Виталия.
Немой вопрос, требующий обязательного ответа.
Мужчина тяжело сглотнул, как будто ему не хватало воздуха так же, как и мне. А затем кивнул. В его взгляде не было смятения или нерешительности, лишь твёрдая, непоколебимая уверенность. Уверенность в том, что он прав. И я поверила в мужчину, доверилась своему природному чутью и, облегченно прикрыв глаза, прошептала Еве на ухо:
— Правда, милая, правда.
Глава 20
Я хотела выпроводить Самойлова и провести остаток вечера с дочерью. Не для чего-то конкретного, просто… просто хотела быть с ней рядом. Без посторонних.
Но кто бы мне дал. Сама Ева не захотела, чтобы Виталий уходил, взяла его за ладонь и потащила в свою комнату на допрос. Меня туда не пустили, и я чуть не умерла в ожидании непонятно чего. Ходила под дверью, ведущей в комнату дочери, не смея побеспокоить ее и нарушить что-то зарождающееся и такое хрупкое, и в то же время я до рези в глазах хотела ворваться в комнату моего бельчонка, схватить ее, прижать к себе и никому не показывать, не давать ни с кем общаться.
А Самойлова вышвырнуть прочь.