Безумно хотелось пива, но по-спартански сурово он отвлекся от воображения, полного запотевших бутылок.
— Однако, приехали, — весело бросил шофер. — Вот он, твой централ. Располагайся.
Русинский увидел примерно то, что и ожидал увидеть. Обшарпанная серая громада вздымалась среди густого сосняка, шумевшего под ветром. Маленькая дверь в передней части здания была открыта. Русинский вошел и оказался в мрачном сыром помещении, где все напоминало о внушительной толщине стен, сжимающих пространство в узкую и обидную для души жилую площадь.
Пройдя по коридору, он толкнул рукой первую попавшуюся дверь. В камере, очевидно расчитанной на шесть человек, стояли семь двухъярусных кроватей. Камера была пуста, и на шконках сидели только двое: мужик с испитым лицом и остекленевшими глазами цвета чифиря, и девушка лет восемнадцати; ее щеки были измазаны чем-то подозрительным.
Заметив Русинского, девушка протянула к нему руки и захлопала гнилозубым ртом:
— Я хочу выйти замуж и иметь четырех бэбиков. Ты во сне обещал. Ты будешь работать, только не в праздники. Еще ты будешь мыть полы, посуду, купать меня в заботах и роскоши, а я буду рожать тебе бэбиков. Хорошо же, ага?
Нахохленный мужик внезапно ожил, напрягся и просипел:
— А если ты, баклан позорный, хоть волос с ее головы, то тебе понял.
И рубанул стремительной, с плеча, диагональной распальцовкой.
Тройная смысловая синкопа показалась Русинскому интересной, но сзади послышался шорох, и он обернулся. В дверях, точно под триумфальной аркой, стоял невысокий хитрый мужичок в белом халате. Холеная рыжая бородка торчала вызывающе, очки сверкали, руки были сложены в карманах халата, отчего казалось, что он, как беременная баба, сложил их на животе.
— Вы из милиции! — воскликнул он почему-то радостно. — Ведь это
Русинский кивнул, хотя никому не звонил. Не вынимая рук из карманов, доктор бочком переместился к Русинскому и, с большой любовью глядя на пациентов, каждого потрепал по вихрастой маковке.
— Я — главврач, — стыдливо признался он. — Позвольте представиться: Сатурнов Гикат Миртрудамаевич. Предвидя ваши вопросы, охотно отвечу. Я появился на свет по семейной традиции — первого мая; эзотерически мое имя означает Гитлер Капут. Имя моего родителя означает Мир-Труд-Май, но если мы углубимся в прагерманский, и добавим к известному корню «miehrtrut» типичное для атлантов окончание «maya», то получим другое, истинное значение: «ось мира сего». Как видите, патриотизм я впитал с генами отца.
Сказав это, Гикат жестом пригласил Русинского проследовать за ним.
Они вышли в длинный обшарпанный коридор. Гикат продолжал говорить на ходу, то и дело оглядываясь на своего попутчика и театрально разводя руками.
— Наш род теряется корнями в священниках Этрурии, жрецах Сатурна — бога времени, если вам известно. Впрочем, герб нашей фамилии высечен на Центральной плите Атлантиды, точнее, острова Даитья, в чем вы можете убедиться, посетив секретную лабораторию номер шесть бис при КГБ. Там хранятся слепки. Насчет вас мне вчера звонили. Проходите, — на грани истеричного душевного порыва воскликнул он, раскрыв дверь кабинета. — Знаете ли, нечасто в моем ведомстве появляются люди из непроявленного мира.
Русинский приземлился в кожаное кресло. Доктор возлег на кушетку и глубокомысленно уставился в потолок.
— Что я могу вам сказать, Андрей?.. Давайте начнем издалека. В романном ключе. Видите ли, я разработал собственный метод. Он очень прост. Его суть, его цимус заключен в системе классификации пациентов. Я разделил этих несчастных на пять основных категорий. К пятой принадлежим мы с вами. А также
— Вы держите ее для более тяжких случаев?
— Нет. На самом деле, она переполнена. Просто они невидимы. Но они есть.
Русинский понимающе кивнул и произнес:
— Это разумно. Однако мне хотелось бы взглянуть на вторую категорию.