Не забудьте выключить телевизор

— При все нашем уважении, — всплеснул руками доктор и взвился с кушетки. — Пойдемте. Они как раз в саду. Общаются с народом. Это еще одна моя разработка: инсталляция в социум. Понимаете, я поставил там несколько социально-пиктурологических стендов, мне их в соседней воинской части подарили. Я лечил там одного полковника. Типичный марсов комплекс: жена совокупляется с кем попало, что, несомненно, являет комплекс Венеры, а полковник решил устроить Великую Троянскую войну и совершил бросок на соседнюю дивизию. Но ничего. Я его вылечил. Заказал ему орден в форме яблока раздора, облачился в тогу и венец и преподнес награду. Спасибо, выручили санитары: они в театре на полставки работают.

Сад представлял собой скопление полузаброшенных кривых деревцев — по всей видимости, когда-то слив и вишен. Над голыми ветками Солнце жарило как печь, о которой забыла хозяйка. Глумливо надрывались воробьи. После пятиминутного обозрения граждан второй категории Русинский впал в состояние, близкое к трансу. Возле выбеленных ветром и дождями стендов с одинаковыми во всех отношениях солдатами, постигающими доктрину строевого шага, он насчитал двадцать одну тень во плоти. Они сидели собравшись в круг, а в центре круга стоял магнитофон, из которого доносился ровный женский голос, читавший одну из двенадцати лекций о психоанализе.

— Это мой главный метод, — шепнул Гикат. — Я делаю из этих несчастных великих знатоков. В четные дни, с шести утра до двенадцати ночи, мои подопечные получают самую разную информацию — из каждой сферы интеллекта, а в нечетные дни я разделяю их на три команды и мы начинаем диспут. Победитель получает шоколадную сову.

— Напрасно вы думаете, что здесь собрались убогие люди, — вновь зашептал Гикат. — Я просто подобрал этих несчастных, очистил их голову от обыденного, жизненного мышления, от разных там желаний спасать мир, и наполнил их бытие духовным богатством. Любой из моих подопечных даст фору профессору Сорбонны. Да чего там профессору! Вы наблюдаете уникальный банк данных, находящийся в непрестанной работе. Вот, например, Антон Павлович, режиссер местного драмтеатра. Видите — вон тот, с ушами?

— Признаться, я не поверил своим глазам, — сказал Русинский. — Так значит, вот он где. А писали, у него что-то с сердцем, лечится в Москве.

— Ну, тут тоже в каком-то смысле столица, но с сердцем у него полный порядок. Уверяю вас. Или вот Роман Егорович. Гроссмейстер, мастер спорта… Я ходил на его игры еще студентом. И что? В буддисты подался, начал деньги раздавать. Ну не смешно ли? Все они здесь. В моей тихой гавани.

— Vela negata pelago meo,[1]

— машинально проговорил Русинский и закурил сигарету. — Как вы думаете, что конкретно с ними случилось? Почему они попали к вам?

Доктор вздернул плечи. Лицо его стало будто у куклы с изуверской гримасой, шуткой пьяного дизайнера — Русинский видел такую в квартире Петра и уже не смог забыть.

— Сложно сказать… — задумчиво уставился в землю доктор. — Хотя, наверное, все просто. Вы ведь понимаете: говоря строго, нормальных людей не существует в природе. У природы — одни образцы, у духовной жизни — другие. А что важнее? Конечно, духовная жизнь. Гармония нам ни к чему. Мы должны пробиваться вперед, несмотря ни на что! Мы ведь не трусливые собаки. Мы — люди, а остальные — так, обслуга. Вообще, есть только те, кто находится на сохранении, и те, кто увлекся в какую-либо сторону. Это знание и есть самое главное в психиатрии. Не молиться на нормальность, которая совершенно оккультна, а просто хорошо различать все эти сдвиги, которые суть бытие. Степени, причины, оттенки… Ну, вы знаете. Я начал романный цикл об этих людях. Столько материала!..

Русинский потушил сигарету и, пожав Гикату руку, направился во внешний мир.

* * *

Проселочная дорога, вливавшаяся в Озерный тракт, была пуста. Лишь протопав пешком около километра до поворота на трассу, Русинский услышал звук приближающейся машины. Не задумываясь, он вскинул руку. Черная «Волга» мягко притормозила рядом с ним.

За рулем сидела блондинка вызывающих пропорций. На заднем сидении раскинулся небритый жлоб, посмотревший на Русинского с доброжелательностью китайца, в дом которого зашла толстая собака.

— В Малкутск? — спросила дама, в волнующем наклоне свесив грудь.

— Туда.

Дама улыбнулась и распахнула дверцу.

…Машина неслась на приличной скорости, не меньше сотни. Ровная дореволюционная дорога плавно извивалась, пряча в тайге свои изгибы. Русинский молчал. После увиденного в больнице он размышлял о весьма разнообразных, часто противоречивых вещах. Закрыв глаза, он вдруг увидел себя стоящим перед венецианским зеркалом. Стекло отражало букли его парика, кружева манжет и малиновый сюртук, туго застегнутый на груди. Сзади, из анфилады роскошных комнат, вышла женщина поразительной, но несколько хищной красоты, в высоком парике, пышном как взбитые сливки. Она остановилась за спиной Русинского, обвила его шею руками — и вдруг стиснула его голову с чудовищной силой.