Не забудьте выключить телевизор

Не сказав ни слова, Дед докурил сигарету и поднялся из-за стола. Препоясался ремнем, подцепил к нему солдатскую флягу и молча вышел за дверь. Из гаража выкатил старый ИЖ с коляской и не без труда завел двигатель. Заперев ворота, пасмурно взглянул на Русинского, который с интересом наблюдал за эволюциями Деда. Издеваясь над собой и над своей непутевой жизнью, Русинский забрался в коляску и старательно сложил в нее два метра своего роста.

…Малкутск утопал в предрассветных сумерках. Вскрывая тишину мотоциклетным грохотом, они плыли в центр. Холодный ветер бил в лицо. ИЖ катился со всей отпущенной ему скоростью, но Русинский успел замерзнуть, когда навстречу потянулся речной бульвар и из полумрака вынырнул дом Мага. У подъезда стояла черная «Волга». Ровно урчал мотор, но в салоне было темно.

Русинский напрягся. Мысль, что явка у Мага накрыта гэбистами, показалась ему возможной и не самой страшной, ведь оставался воистину невидимый враг, но Дед уверенно шел впереди, да и бежать, в сущности, было некуда.

Подъезд окатил их подгнившим теплом. Поднимаясь по лестнице, Русинский рассеянно цеплялся взглядом за стены, покрытые именами рок-групп, хуями и аллюзиями из Булгакова.

Навстречу пробежали двое огромных мужиков с почти красными волосами. Остановившись, Русинский посмотрел им вслед. Что-то в облике этих рыжих амбалов ему не понравилось — возможно, то обстоятельство, что они рыжие амбалы. Впрочем, подумал Русинский, для оперов из КГБ у них чересчур колоритная внешность. Дед никак не отметил их появление. Он шел спокойно и как-то даже скучно.

Дверь в квартиру Мага была приоткрыта. Мертвенное чувство поднялось от диафрагмы и сжалось в горле, когда Русинский оттолкнул Деда, застывшего на пороге, и вошел. Квартира пережила непродолжительную схватку: пара ваз была разбита, стол опрокинут. Черная овчарка лежала с разорванной пастью. Маг вытянулся ничком в луже крови, подогнув под себя левую руку и выбросив вперед, в сторону окна, правую.

— Они еще здесь! — заорал Русинский и кинулся на лестницу, но едва промахнул два этажа, как страшная слабость подкосила колени. Чувство было паническим. Жадно хватая ртом воздух, он согнулся пополам от боли, присел на корточки. Его пожирала тошнота; сознание заполнил чудовищный страх и ненависть к чему-то неизвестному, что впилось в него и не отпускало, и пило кровь, и было настроено очень решительно. Шатаясь он побрел наверх, прошел одну лестничную площадку, другую, и на автопилоте, дальней периферией сознания отметив открытую дверь, ввалился в мутную мглу, в черное небо и грязь.

МЕЖДУНАРОДНАЯ ПАНОРАМА

24. IV.1986 г. 17:06 м.в.

Продолговатое жестяное крыло отбрасывало тень на стену. Похоже, это был край карниза. Внизу, на проржавевшем изогнутом выступе, висела продолговатая капля, подрагивая под легким ветерком. В небе скапливались первые вечерние сгустки, но Солнце еще не покинуло горизонт. На нижнем крае капли появилось небольшое утолщение, наливаясь уходящим солнечным светом все больше и больше. Казалось, что нижний край водяной границы скрипит, прогибаясь под тяжестью земного притяжения, уже не выдерживая натиск, — и вдруг от сияющего массива отпал шар и, вытянувшись в полете, расплющился о подоконник. Горизонт начал удаляться, исчез совсем.

Русинский осознал, что лежит на спине. Лицо было мокрым. Русинский попытался поднять руку, и движение удалось ему со второй попытки. В голове надрывались колокола. Мысль о том, что нужно встать, показалась дурацкой шуткой, но мозг, превратившийся в мерзлую глыбу, постепенно возращался к жизни, и Русинский, сцепив зубы, приподнялся на локте.

Дед стоял посреди комнаты. Сунув руки в карманы бушлата, он рассматривал картину на стене — «Черный квадрат». Труп Мага лежал на полу, завернутый в простыни.

— Да, умели рисовать, — с легким сожалением заметил Дед. — Но я вот чего думаю. Существовало же время, когда не было ни Рафаэлей, ни даже Малевичей этих. Вот тогда и было настоящее искусство… А теперь — так. Воспоминания в дурдоме… Эпоха Ремиссанса. Чего, одыбал?

Русинский ничего не разобрал в рассуждениях Деда, да и нечем было рассуждать. Мозг целиком поглотился обработкой информации о боли в голове, повторяя нестерпимые накаты как заезженная пластинка. «Ушел в себя», — вскользь пошутилось Русинскому.

— Лучше так: директор магазина смотрит на разбитую витрину, — произнес Дед. — Сальвадор Дали точно вцепился бы в эту тему. Да, круто тебя звездануло. Но харэ валяться. Надо Митю хоронить.

Невероятным усилием воли Русинский заставил себя оторвать лопатки от мягкого ложа. Дед схватил его за шиворот и рывком усадил на диван.

— Кофе будешь?

Русинский отрицательно мотнул головой и тут же раскаялся в этом действии: боль ударила как нож.

— Посиди минут пять. Пройдет, — заверил его Дед и ушел из гостиной.

Похоже, Дед знал о чем говорил. Очень скоро Русинский вздохнул с облегчением. Состояние как прежде было поганое, но боль отступила.