Не забудьте выключить телевизор

— Ай-яй-яй… — прошептал Дед, подойдя к шкафу с книгами. Из ровного ряда выглядывал «Малый атлас СССР». Закладка из куска черной бумаги отметила страницу с картой Киевской области. Сделанная карандашом надпись гласила: «Река Полынь. Май».

— Ну и что это значит? — пробормотал Дед. — Ты понял?

— Понял, — процедил сквозь зубы Русинский. — Ну ты и говно, старый.

Дед врезал коротким хуком слева. Русинский судорожно хлебнул воздух и согнулся пополам.

— Был бы ты чужой, проигнорировал, — с легкой укоризной проговорил Дед и поставил книгу на место.

Русинский присел на диван и, пытаясь совладать с дыханием, через силу проговорил:

— Спасибо. Грохнуть бы тебя, падлу…

— Ночь на дворе, — тихо сказал Дед. — Митя ждет.

Пункт о доверии Русинский оставил на потом. Стараясь ни о чем не думать, он помог Деду завернуть покойника в ковер. Молча они вынесли сверток вниз, сложили в коляску, и тяжелый как судьба ИЖ, пробравшись на окольную дорогу, понес их из города прочь.

О ЧЕМ ПОЕТ НОЧНАЯ ПТИЦА

Дед заглушил мотор неподалеку от берега реки. Там, на небольшом полуострове, справа и слева поросшем соснами, горел костер. Из тени деревьев проступали силуэты автомобилей. Возле костра собрались несколько десятков человек в штатском и в желтых, синих, белых, черных и шафрановых рясах. Среди них Русинский рассмотрел несколько женщин. Пестрота одежд собравшихся была съедена темным, почти беззвездным небом. К тому же они так естественно вписывались в ландшафт, что Русинский заметил их только подумав, что здесь должны быть люди.

От реки поднимался холод. В глубине ночи поблескивали далекие огоньки города, словно сгорел дом и рассыпались головешки. Вокруг простиралось безучастное, ни в ком не нуждающееся пространство; что-то неясное поднялось с самого дна души, и потерявшись в этом холоде, Русинский подумал: «Не дай Бог оказаться тут одному. Когда некуда идти и никто не ждет. Если бы не город, я бы даже не заметил этого… Но разве кто-то ждал меня все эти годы? Кто? Лана? Работа? О нет… Или все-таки да?» Русинский сжался от чувства враждебности, но тут же поймал себя на догадке, что враждебность исходит не от этой спокойной роскоши вокруг, а из него, из того, что он хотел сделать, переставить по своим представлениям, обкромсать, победить, поставить на колени, от его мыслей и привычек и невидимых цепей, тянущихся к городу точно линия электропередачи.

Между тем люди направились им навстречу. Пестрая толпа уже приветствовала Деда, затем со сдержанным интересом поздоровалась с Русинским. Дед отошел в сторонку с высоким мужиком в черной рясе без креста. Его гладко выбритая голова поблескивала в лунном свете.

Тело Мага развернули, уложили на землю. У самого берега, прихваченная баграми, упертая в сваи старого мостка, стояла льдина. Без лишней суеты на нее постелили ковер, положили связки сухого хвороста и густые сосновые ветви. Сверху бережно возложили тело Мага.

Высокий в черной рясе — к нему обращались по имени Магистр — прочитал молитву на певучем языке, древность которого не вызвала сомнений у Русинского. Он идентифицировал язык как странную смесь древнеславянского, санскрита и другой архаики. Скорее всего, заключил Русинский, это не смесь, а источник тех языков, в которых нынче сведущи лишь камни пирамид да круги Аркаима.

Пока Русинский предавался аналитическим мечтаниям, Магистр снял с пояса флягу, сходную с той, что была у Деда, плеснул из нее на хворост и поднес крестообразную лучину. Костер вспыхнул, затрещал, зашумел. Баграми льдину вывели за сваи. Мощный поток подхватил ее и неспешно направил вниз по течению.

— Помянем, — сказал Магистр. Фляга пошла по кругу. Неразбавленный спирт обжег горло Русинского, и речной холод показался нереальным.

Затем все отошли в глубину берега, к костру. Русинский остался у воды. Рядом задумчиво курил Дед. Они смотрели, как в черноте ночной реки удаляется багряно-золотая свеча, озаряя лед сполохами искр, словно россыпью зеркальных осколков.

— Послушай, Дед, — тихо сказал Русинский. — Теперь вы будете вычислять, где снова родится Митя, в каком году, в каком теле? Как маленького Будду?

— Какой смысл? — не оборачивая лица ответил Дед. — Он не вернется… Каждый растает, как этот лед. Один океан на всех, и вчерашнему дождю не повториться. Так было всегда. Кто мы? Только дыхание… А все остальное — пыль, заряженная электричеством пыль. Вдохни этот воздух: он чистый, свежий… А только вернешься в мир людей, как начинаются грязные зеркала, грязные потолки, грязные книги, и нечем дышать, хотя все только и делают, что борются за кислород. Глупые люди…

— А мы? За что мы боремся?

— Не спрашивай… Ответ у тебя.

Русинский забеспокоился.

— Интересно, как я узнаю ответ, если не буду спрашивать?

— Тогда не отвечай вопросом на вопрос, не придумывай ответов. Все — вот оно, все уже есть.

Русинский задумался, тайно завидуя Деду и злясь на собственную злость, скользко метнувшуюся в сердце. Дед видит ответы в небе, он читает знаки в воздухе, а он не может проломиться сквозь воздух, как будто он дышит арктическим льдом.