Не забудьте выключить телевизор

— Ничего не меняется с людьми вроде вас. И вроде нас, конечно, — бросил Фронтер. Соединив кончики пальцев, он принялся расхаживать по комнате как школьный учитель перед классом. — Позвольте сообщить, что ваши комментарии к полному Кодексу Назареев мы уже нашли. А ту фальшивку, которую вы всучили господам Розенроту и Булгакову, пусть изучают книголюбы. Но в остальном: вы правы, милый граф.

Барон прикрыл глаза и вскинул голову.

— О годы, годы! — продекламировал он хрипловатым романтическим фальцетом.

— Сколько их мину́ло?Неужто тридцать шесть?Позвольте-ка, пойму:Нет, невозможно!Вижу только числа,насыщенные смыслом до краев,

и что еще? Нет, ничего не вижу.Весь этот мир продам я за мечту познанья.За блаженство уравнений, за четкий и великий логарифм;есть только цифры, остальное — миф,ведь числа — кровь, а без числа мы тени,дешевая, тупая суетаdans ce bordel, ou tenons nostre etat[7].

Если говорить проще, то вселенной правят числа. Числа на небе суть отражение знаков монетных, и отметин бытия смертного, но кто кем правит, и кого, неясно. Ведь эти цифры зашифрованы… Граф, а вы случайно не знаете шифр?

— Русинский молчал. Его воспитали в уважении к поэзии.

Польщенный, граф улыбнулся и продолжил:

 - Мой милый Сен-Жермен, вы знаете и сами,что в наших силах взять вас голыми руками,без этих путешествий в мемуар,но, старый друг, как жить мы будем дальше?Лоботомия — средство против фальши,но разве стоит превращать в амбарс замком пудовым маленькое знанье:Ну разве выше дружбы притязанье

на исключительность?Молчать вам не с руки.Откройте рот. Мы не большевики.— Ведь вы гораздо хуже.                                   — Неужели?— И день один в компании такойподобен неудачливой неделе,растянутой на тысячу веков.

Оборвав начатое было слово, Фронтер подошел к Ревекке, снял невидимую пылинку с ее бархатного, налитого как антоновское яблоко плеча и, шаловливо извернув голову, посмотрел на Русинского.

— А что думает по этому поводу графиня?.. — тихо спросил Русинский. Ревекка презрительно отвернула лицо.

— Всего лишь дочь раввина, граф, — поправил его Фронтер.

— Я прожил с ней двенадцать лет, — парировал Русинский. — За такой срок любая женщина вправе получить вознаграждение.

Барон махнул рукой. В комнате повисла тишина. Свечи разом издали сухой треск и выпустили волнистые полосы дыма.

Русинский ощутил, что чувства становятся сильнее его, и глядя на Ревекку, он чувствовал себя обязанным признаться, выдать шифр, да и не все ли равно, что будет дальше, если тебя предает человек, которого ты любил, если все оказалось нагло состряпанным фарсом. Но он молчал.

— Откровенно говоря, мой Сен-Жермен, я ни секунды вам не доверял, — заметно раздражаясь продолжил барон. — Даже в самые лучшие годы. Даже в Лионской ложе, если на то пошло. Ведь вы не существо нашей расы. Отказались покинуть человеческую природу… Ваши странности превосходят мое понимание. И если бы не наши общие интересы, и не влияние мадам Ребекки — ах, простите, мадемуазель — то не видать бы вам сего вояжа в человеки, словно райских яблочек. Ну, не затягивайте пьесу. Книга где?

— А зачем она вам? — сказал Русинский. — Что толку? Барон, я говорю вполне серьезно. Вы не самостоятельны. Вы всего лишь марионетки с мозгами.

— Да бросьте, граф. Лучше быть марионеткой с мозгами, нежели марионеткой без мозгов. Никто не самостоятелен.

— Напрасно вы так агрессивны, сударь, — встрял де Молэ. — Даже самый умный человек, даже все умные люди планеты, если б они вдруг объединились одной идеей, не станут воплощением ума. Мы все — части часть, как сказал небезызвестный вам пиит. К черту эвфемизмы! да, граф: мы — высшая раса. Высшее средоточие всех возможностей и помыслов людских, и в конце концов, мы — авторы этого мира. Ну или соавторы, по крайности. Что существенно кроме нас? Что существенно кроме власти ума, света, отделяющего мир от вечной тьмы? Ничто! Решительно ничто! Остается лишь позорный сон. Вы понимаете?

— Еще бы граф не понимал, — заметил Фронтер. — Он тридцать шесть лет провел в лагере социализма, при этом ничего не помня о своей роли в его сотворении.