Не здесь и не сейчас

Доктор с трудом выкроил время для визита. Приехав, несколько раз звонил другим клиентам с извинениями и старался закончить с капельницей как можно скорее. Он поставил регулятор в системе на струйную подачу и минут за 15–20 минут залил сразу два флакона раствора. Ближе к концу процедуры Марта внезапно закатила глаза и стала судорожно хватать пастью воздух. Макс испугался, но ветеринар его утешил:

— Ничего страшного, это кризис приближается. Читали, наверное, у Чехова — «кризис миновал». А Чехов ведь, вы слышали, наверное, врач был, врач бы зря такое не написал. Будет кризис, без этого ни в одной болезни нельзя, зато после кризиса сразу на поправку дело пойдёт.

Весь следующий день Максим колол физраствор под холку, изо всех сил стараясь убедить себя, что Марте становится лучше. Однако ночью одышка усилилась. Марта начала хрипеть на каждом вдохе-выдохе, её трясло. Макс дозвонился до ветеринара, и тот посоветовал снова наколоть физраствора под холку, сделать укол камфары для стимуляции сердца, и заливать в пасть тёплую воду с мёдом. «Не переживайте вы так, кризис не у всех легко проходит, а завтра в первой половине дня я к вам заеду», — зевнул тот.

Часа два или три Максим лежал рядом с Мартой и шептал ей на ухо всякие ободряющие нежности. Когда вдохи стали очень редкими, он выбежал на кухню. «Ничего страшного, это кризис, собаке надо поспать», — твердил он подсказанную ветеринаром мантру, но через минуту обвинил себя в трусости и бросился обратно в комнату, на пороге которой замер в ожидании её вдоха или выдоха. В комнате было тихо. Похолодев от жуткой догадки, он взвыл и упал перед диваном на колени. Навстречу ему со страшным свистящим хрипом поднялась голова Марты.

«Сволочь, сволочь, вот тебе, не смей раньше времени хоронить!», — беззвучно заорал на себя Макс и несколько раз врезал себе кулаком по бедру. Дрожащими руками он трепал собаку по загривку и пытался говорить с ней бодрым командным голосом. На мгновение её глаза ожили. Она внимательно посмотрела на него и ткнулась носом в руку. В ответ Максим зарылся лицом ей в шею, от которой за время болезни остались только маленькие щенячьи позвонки и повисшая на них тяжёлая шкура. «Шкура на вырост», — ему вдруг вспомнилась шутка, которой он часто поддразнивал Марту, и он заплакал.

Взгляд Марты стал отсутствующим, глаза потухли. Она подтянулась вперёд, рухнула с дивана и поползла на кухню, не обращая больше внимания на хозяина. Глотая слёзы, он шёл за ней на четвереньках и смотрел, как она тяжело ворочается под кухонным столом, будто бы пытаясь улечься поудобнее. Потом он поднялся, закрыл дверь и выключил на кухне свет.

Ближе к рассвету он вошёл на кухню, вымыл пол вокруг Марты и накрыл коченеющий труп одеялом.

«Обязательно надо Тане сказать, — подумал он. — Прямо сейчас сказать. Тут ведь дело такое, неважно, поругались — не поругались, прячется — не прячется, тут человек умер. Я так её мамаше и отвечу, если снова она трубку возьмёт. Тане Марта тоже не чужая, Таня должна знать, нельзя же этого не понимать-то, и какая разница, сколько сейчас времени, раз так случилось».

Прежде чем позвонить, Максим принял душ, почистил зубы, побрился, надел ни разу не пригодившиеся после своей злополучной свадьбы костюм-тройку и парадные туфли, повязал галстук. Эти действия казались ему совершенно естественными и даже необходимыми.

«Вот теперь всё, как положено, теперь мама не помешает, теперь Таня сама трубку возьмёт», — заранее радовался он внезапному озарению насчёт костюма, и, услышав сонный голос Тани, не удивился, а только упрекнул себя: «Дурак, что раньше про костюм не догадался, сколько раз зря звонил, извёлся весь».

Узнав о смерти Марты, Таня не решилась прервать разговор и несколько минут слушала сбивчивый рассказ Максима. Потом на заднем плане послышался недовольный голос её матери. Мать требовала немедленно положить трубку и отключить телефон, но Максим, не обращая внимания на помехи, перешёл к главному.

— Таня, я всё знаю. Знаю, что ты сделала, в смысле. Мне очень больно было, но я зла не держу. Может, это всё и к лучшему.

— Что — к лучшему?! — страшным шёпотом вскрикнула Таня. Голос её матери зазвучал в трубке резче и настойчивей.

— Всё, что случилось. С тобой, со мной, с Мартой и ещё… с ребёнком, в общем. Мы ведь с тобой теперь всё сначала можем начать. Это как новый шанс, понимаешь?

— Максим, я понимаю, тебе сейчас тяжело, но…

Он перебил её, чувствуя небывалый подъём и абсолютную правоту человека, которому секунду назад открылась истина:

— Таня, но ведь с этим нельзя спорить! Если это не шанс, то ради чего всё случилось? Подумай, я ведь не просто так тебя застал. Получается, что Марта ради этого умерла, понимаешь? Она ведь не могла зря умереть. Я раньше вообще дозвониться до тебя не мог, а сейчас мы с тобой разговариваем. Разве стала бы ты со мной говорить, если бы она жива была? — торжествовал он, срезав её неоспоримым аргументом.