Не зови волка

– Они не будут возражать, – сказал он почти умоляюще. В ярком солнечном свете он выглядел совершенно по-другому: свежевыбритый, с постриженными волосами, аккуратно убранными назад под армейскую фуражку. – Ты часть семьи, Рен.

Она покачала головой и поправила воротник Лукаша, хотя это было лишним. Она гадала, бывала ли раньше эта форма в таком же идеальном состоянии, как сейчас.

– Вам нужно побыть вместе, – прошептала она.

Скорбящие расступались перед ними, как море. Они держались на небольшом расстоянии, но в их голубых глазах блестел скрытый интерес. Самый молодой Волчий Лорд был еще ребенком, когда они видели его в последний раз. А Рен… Рен для них даже не существовала.

– Мои братья… я… – Он не смог закончить и начал снова: – Дело в моих… дело в моих родителях. Мне было четыре года, Рен. Я их не знаю. Они не знают меня.

Лукаш снова посмотрел на поместье. Плотно застегнутый мундир скрывал шрамы от когтей мавки, а на раненое плечо был накинут меховой плащ. Мех фаустиана ловил блики солнца, сверкающие на черном.

– Я знаю, – сказала Рен, думая о своих родителях. – Я знаю. Но чем дольше держаться на расстоянии, тем труднее будет потом. У тебя есть второй шанс, Лукаш. Если бы у нас был такой шанс с Ришем или Францишеком, мы бы воспользовались им без промедления. Не потрать его впустую.

– Я не знаю, смогу ли.

Рен улыбнулась. Она тоже не могла этого знать, но улыбнулась своей легкой, хитрой улыбкой, которую он так любил. Это была та самая улыбка, которая оставалась на ее лице под слоями грязи, в обрамлении спутанных волос. Та самая улыбка, которая всегда появлялась на ее губах перед тем, как она обнажала клыки.

– Ты убил фаустиана, когда тебе было четырнадцать, – прошептала Рен, обхватив его лицо своими изящными руками. – Ты пережил русалок и мавок, заключил сделки с лешим и Бабой-ягой. Ты обманул саму смерть. И ты заставил меня влюбиться в тебя. – Ее голос стал очень мягким. – Ты заставил меня влюбиться, хотя я собиралась тебя ненавидеть. У тебя все получится.

Лукаш убрал руки девушки со своего лица, чтобы поцеловать ее ладони, но Рен даже не подозревала, что в глубине души он скучает по тем временам, когда у нее под ногтями была грязь.

Позже Рен бродила по улицам Зала Смокуви, впервые чувствуя себя потерянной.

Она знала, что на примирение с матерью уйдет время. Что ей еще предстоит как следует познакомиться с отцом, которого, как оказалось, звали Эмиль. Что она не скоро перестанет вздрагивать каждый раз, когда дракон пролетает над ее головой, а ее слова звучат у нее в голове.

Она была не уверена, что когда-либо примирится со смертью Риша. Для этого понадобилось бы нечто большее, чем время. Может быть, она никогда не смирится. Животные лучше справлялись со скорбью, чем люди. Животные были более крепкими, более восприимчивыми и привычными к жестокости этого мира. Они не пытались скрывать своих чувств. Но Рен не знала, какая ее часть победит в этой маленькой внутренней войне. Хуже того, она даже не знала, на чьей она стороне.

Эти чертовы стржиги. Здесь о них было легко позабыть: среди этих красивых домов и чистого горного воздуха. Легко забыть о чудовищах, когда не оглядываешься через плечо каждые несколько секунд, вглядываясь в тени между деревьями. Легко забыть об опасностях, когда тьме негде спрятаться, а твой мир защищают мечи и волки.

Рен свернула с главной дороги и обошла вокруг сарая. У стены сидел старик с пустой оловянной миской у ног. Он дрожал от холода, натянув капюшон на голову, его плечи подрагивали. Сердце Рен сжалось: то же самое чувство она испытывала при виде воробьев со сломанными крыльями и осиротевших белок.

Зашелестели бархатные юбки, и она села на колени, снимая с себя ожерелье и браслеты. Золотое ожерелье и браслеты звякнули о дно миски.

– Скажи мне, – обратилась Рен к старику, – что с тобой случилось?

Старик повернулся к ней и снял капюшон.

– Я вижу, что люди еще не испортили тебя, Рен, – сказала Баба-яга.

Рен прижала руку к сердцу. Она в изумлении наблюдала за тем, как Баба-яга радостно собирает драгоценности из миски.

– Что ты делаешь? – спросила девушка, чувствуя, как быстро бьется ее сердце. – Почему ты прячешься?

Баба-яга улыбнулась, продемонстрировав сломанные зубы. Ее черно-красное полосатое платье выглядывало из-под плаща нищего.

– Ты так очарована этими людьми, – сказала старуха. – Тебе нравятся их привычки. Я просто хотела убедиться, что ты не научилась у них ничему плохому.

Баба-яга оценивающе посмотрела на одежду Рен, и девушка внезапно почувствовал себя неуверенно. На ней была темная юбка и жакет из темно-синего бархата с узкими рукавами. Рен настояла на приглушенном синем, а ее мать настояла на украшениях и модной прическе.

– Я достаточно умна, чтобы отличить хорошее от плохого, – сказала Рен и нервно коснулась волос.

– Я знаю, – ответила Баба-яга. – Я бы не стала возиться с глупышкой. – Вдруг она как будто вспомнила, о чем собиралась спросить. – Ты не жалеешь о своем желании?