Небо для Баккена (СИ)

Не отвечать, не оглядываться – идти. Шагать вперед сквозь снежную круговерть, ни зги не видя перед собой, доверяясь лишь чутью кхарна. Где-то поблизости должно быть человеческое жилье, иначе Ским залег бы, пережидая буран.

– Постель готова… Ложись…

Тонкие нежные руки обнимают меня, белые волосы опутывают, словно сетью.

Оступившись, падаю на колени.

– Не бойся… Просто уснешь… Уснешь счастливым…

И тут же Ским, мотнув головой, снова вздергивает меня на ноги. Хорошо, что догадался намотать уздечку на запястье.

– Не противься…

Холодные руки запрокидывают голову. К губам словно льдинка прижалась. Герда не так целует…

– Герда!

Впереди, четыре шага пройти, распахнулась дверь. Золотистый домашний свет, девичий силуэт на пороге. Я рванулся вперед, к моей Герде.

Не сумел, сил не хватило. Кружащая вокруг вьюга почему-то стала черной. Стало совсем темно и очень тихо. Я снова падал лицом в снег.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Взгляды, взгляды. Сочувственные, любопытные, откровенно злорадные. «А о чем ты думала, голубушка, когда с хронистом путаться начала?» Весть о том, что стряслось с Ларсом Къолем, разлетелась по городу за один день. За измену или за правду, рано или поздно, а случившегося надо было ждать: не бывает у таких, как Ларс, ровной, спокойной жизни.

Вслух никто ничего не говорил – обижать дочь свирепого капитана стражи дураков нет! – но лучше б уж не молчали. Тогда можно было бы хоть ответить, защититься. А что делать, когда на тебя просто смотрят? Хотелось заслониться от взглядов, как от ударов, сжаться, закричать… Тогда будет еще хуже. Вот, скажут, дура сумасшедшая, поглядеть на нее уже нельзя.

Герда старалась выполнять свои обязанности в оранжерее, но получалось плохо. Вода из лейки лилась мимо или вытекала за края горшка, лампа для обогрева никак не хотела принимать нужное положение, постоянно что-то падало и опрокидывалось. Растения, прежде радостно тянувшиеся к Герде, жухли и никли. Они словно чувствовали горе девушки и страдали вместе с ней.

В результате добрейший хеск Брум предложил взять заботу о несчастных посадках на себя. А Герде нужно немножко отдохнуть. Нет, оранжерея вовсе не собирается отказываться от ее услуг, но когда в семье такое горе… Она может вернуться в любое время. Слова «как только успокоится» вслух произнесены не были. Герда согласилась, ей было все равно.

Дома она целыми днями лежала на кровати в своей комнате. Не плакала, уже не могла, только иногда тихонько скулила, отвернувшись к стене. Приходил Вестри, устраивался в ногах, скрутившись кренделем. От его живого тепла становилось чуточку легче.

– Герда! Кушать!

Папа зовет ужинать.

Подобрав ставшие неуклюжими, тяжелые, словно мешки с мокрой шерстью, руки и ноги, Герда приподнялась. Посидела немного, вцепившись в край кровати, пока не унялось головокружение. Глаза не хотят открываться. Такое ощущение, что все лицо опухло, оплыло вниз. И нос заложен. Надо бы умыться. И волосы расчесать… Горе не повод для неопрятности.

Ужинали вдвоем. Хельга как уехала в столицу, так там и сгинула, а Гудрун целыми днями пропадала в храмах. Следуя странной логике, она молилась всем Драконам по очереди, хотя чем тут могут помочь торговец Ханделл или покровитель ремесел Мед? Впрочем, Ханделл оберегает тех, кто в дороге…

Оле суетился, подавая на стол. Герда вяло подумала, что надо перестать валять дурака, не у нее одной горе, и хоть как-то помогать приемному отцу. Он же сейчас и на службе устает, и по хозяйству хлопотать ему приходится. И с Вестри гулять. А еще о раскисшей в квашню девчонке заботиться.

– Дочь моя, ты почему ничего не ешь? Не вкусно?

Наверняка вкусно. У Гудрун по-другому не бывает. По утрам перед началом паломничества она успевает что-то приготовить для своих подопечных и оставить, завернув в одеяло. Все держатся, одна Герда как каша-размазня.

– Надо кушать, доча. Похудеешь, подурнеешь. Ларс вернется, ругать меня станет. Что ж ты, скажет, старый дурак, о дочке плохо заботился?

Вот тут ее и прорвало. Рыдала отчаянно, в судорогах, а папа Оле подставлял широкую надежную ладонь, чтобы не ударилась лбом о край стола, другой рукой гладил по волосам и приговаривал:

– Ларс вернется, Герда, выживет и вернется. Зря, что ли, я его учил?

Этим словам хотелось верить.

Постепенно слезы иссякли.

– Ну, успокоилась? Ничего, все ничего. Чего дрожишь, вроде ж не холодно? Сейчас барка тебе горячего…

Оле ушел на кухню.

Вестри, все опиравшийся лапами о колени и норовивший лизнуть в лицо, улегся у ног и пристально смотрел на дверь. Ждет хозяина.

Где ты, Ларс? Что с тобой? Я жду тебя каждый день и каждую секунду, жду тебя домой, я не могу без тебя! Где ты?!

Словно холодный ветер Белого Поля пронесся по гостиной, затушил горючие кристаллы, потревожил огонь в камине.

– Герда…

Голос тихий, не шепот, а стон.

Ларс в беде, Ларс зовет ее!

Минуту назад казалось, что со стула подняться не сможет, а в прихожую бегом прибежала.

Прочь запоры. Дверь настежь.

Мелкий колючий снег ударил в лицо, ослепляя.

Вместо привычной городской улицы с горящими фонарями – завьюженное поле, почти не разглядеть за бураном человека и кхарна.