Небо и земля. Том 2

- Спи, мамуя, - сказала дочка громким шепотом и поцеловала в лоб, в точности скопировав ежевечерний ритуал укладывания в постель.

Ночь выдалась тревожной, а сны - беспокойными. В них Айями укачивала младенца, и у ребенка был черный провал вместо лица. Вдалеке, в тумане, мелькала фигура господина подполковника под ручку со спутницей, а потом женщин стало двое.

Если вчера придуманная головная боль стала отговоркой, то на следующее утро превратилась в реальность. А размышления добавляли рассеянности.

- Айя, варежки забыла! - крикнула вдогонку Эммалиэ, помешивая варево у плиты.

Принять ли предложение Оламки? Нет, это крайний вариант и настоящее рабство. Неизвестно, какую цену запросит Оламирь. А на кота в мешке Айями несогласна.

Может, решиться на осмотр у даганского врача? И он не найдет патологий и противопоказаний. Вчера Айями немного приукрасила, рассчитывая воздействовать жалостью на господина подполковника, так что проницательный доктор не увидит причин для опасений.

Ну, почему Веч не удовольствовался заключением врачевательницы? Вызвал бы Зоимэль и расспросил. И она не выдала бы Айями, подтвердив диагноз скучными медицинскими терминами. Нечто подобное врачевательница высказала вскоре после рождения Люнечки. Правда, предостерегала от повторной и скороспелой беременности. Мол, организм молодой матери истощен и ослаблен, и не выдержит повторного стресса.

Айями тогда даже оскорбилась, хоть и молилась на Зоимэль как на святую.

- Не обижайся, Айя. Знаю, что не будет у тебя другого мужчины, кроме мужа. Хочу предупредить, чтобы береглась ради дочки. Город кишит пришлыми людьми, госпиталь переполнен. Обидят, походя, а у тебя душа на всю жизнь покалечена.

Не поверила Айями. Разве ж свои опустятся до подобной подлости?

- Всякое бывает, - ответила Зоимэль уклончиво. - Наши солдаты месяцами не знают женской ласки, а из женщин - только медсестры в госпитале.

Тогда Айями по наивности верила в благородство, а врачевательница видела дальше с высоты опыта и прожитых лет. И знала, о чем говорила.

Погрузившись в воспоминания о первых военных месяцах, Айями рассеянно переводила статью, слушала вполуха разговор напарниц, обсуждавших фильм столетней давности, и в беседе отвечала по большей части невпопад.

И уговаривала себя не паниковать. Циклимов нет, а если и начнутся, то установятся не сразу. У неё еще есть время.

Для чего?

Веч - чужой мужчина, без сомнений. И к тому же, принадлежит неласковой враждебной стране. У него другие взгляды на жизнь и другое мировоззрение.

У него нет ничего общего с Айями. И не будет.

Верно сказала когда-то Эммалиэ. Не стоило пускать в свое сердце чужака. Потому как стал он занозой, от которой колет в груди при каждом вздохе.

Господин подполковник настоятельно советовал уезжать в Даганнию до весны. Потому что знает, какое будущее уготовано побежденной Амидарее. Отнюдь не радостное.

Что выбрать?

Ждать.

До весны достаточно времени, и ситуация может поменяться с точностью до наоборот. И от нежелательной беременности пронесет. Святые не допустят. Надо лишь верить.

Задумавшись, Айями не заметила, как поднялась на третий этаж. Заученно улыбалась Вечу, а мыслями находилась не с ним.

Господин подполковник приглядывался и так, и сяк, ища отголоски обиды или недовольства. Ждал, что Айями попытается надавить на него показным равнодушием или слезами. Ждал, что она вернется ко вчерашнему разговору, и был удивлен. И недоумевал.

Его мехрем приняла условия. И вела себя как ни в чем не бывало. И на тахте проявила прежнюю страсть и отзывчивость.

Руки Айями машинально гладили тугие мужские мышцы, с губ слетали тихие стоны, а учащенное дыхание соответствовало моменту. Взгляд зацепился за платье, брошенное на полу. В последнее время Вечу нравилось видеть свою мехрем обнаженной, при минимуме одежды, и этим минимумом являлись чулки. Взгляд Айями переметнулся к рисунку на обоях, поднялся к потолку и замер на люстре. До войны в ней горели лампочки, а теперь люстра стала бесполезной. Господин подполковник обходился настольными светильниками.

Стеклянные подвески мелко вздрагивали в такт ритмичным движениям.

"Надо же", - подумала Айями, - "происходящее внизу повторяется и наверху".

Блики, дрожавшие на точеных гранях подвесок, завораживали.

Она смотрела неотрывно на игру солнечного света и думала о том, что Веч совсем не удивился, когда речь зашла о ребенке. Словно знал: рано или поздно Айями признается в том, что "тяжела".

Думала и о том, что стоит поговорить с Мариаль. Деликатно, без чужих ушей и глаз. И заодно посоветоваться. Как с сопричастной.

И о том думала, каким образом Оламирь умудряется доставать волшебные таблетки.

Айями так увлеклась размышлениями, что не сразу услышала, как её зовут по имени. Вопросительное: "Аама?" сменилось требовательным: "Аама!", повторённым не раз и не два. И не сразу сообразила, что Веч, приподнявшись на локтях, рассматривает её с мрачным видом.

Очевидно, на её лице отразился неподдельный ужас, потому как господин подполковник, встав с тахты, поднял платье и небрежно швырнул Айями.