Небо в огне

— Больней всего для меня не то, — говорил он почти шепотом,— что Теофиль по своей глупости попал в беду, и не то, что мне теперь придется краснеть за него и кланяться директору. Это неприятно, но это мелочь. А невыносима для меня мысль, что сын, может вдруг стать таким чужим человеком. Мне чудится, здесь был не Роек, а сатана, который явился забрать Теофиля и оставил у нас в доме вместо него какого-то незнакомца, только внешне похожего на моего сына. Даже не знаю, как я смогу теперь с ним разговаривать.

— Ах, Биня! — воскликнула Гродзицкая и, всхлипывая, призналась, что уже давно все это знает.

— Побойся бога! Почему же ты мне не сказала?

— Не решалась. Откладывала со дня на день. Думала, что обойдется.

Своим носовым платком он утер ей слезы. Потом встал, прошелся по комнате.

— Да, тяжело, но, может быть, это к лучшему. Кто знает, как бы я поступил, не вызвал ли бы в нем сопротивления, с которым мы бы уже не могли сладить. Теперь он увидит, что натворил, и, может, быть, сам опомнится.

Гродзицкий утешал жену, но самому-то ему эти слова не принесли облегчения. Дом, спасительное убежище, где он всегда обретал покой и безмятежность, вдруг как бы очутился на одиноком утесе, во власти вихрей и бурь.

— Ничего ему не говори. Скажи только, чтобы завтра в гимназии был поосторожней.

Во время вечерней молитвы бог заглянул Гродзицкому в глаза. Скрытый в старом, унаследованном от матери молитвеннике, в таком же старом образке, висевшем над кроватью, настолько знакомом и привычном, что даже забываешь о нем, в нательной ладанке, в множестве автоматически исполняемых обрядов, — бог неожиданно вырос в нечто огромное, неохватное, подавляющее мир своим присутствием. Гродзицкий долго и мучительно не мог заснуть, ему виделся сын, занесший тонкую, как стебелек, руку, словно желая столкнуть ту огромную тень с ночного небосвода. А когда сон уже стал одолевать, ему все еще чудилось пламенеющее звездным светом око, — из бездонной тьмы оно глядело на землю, на эту крохотную точку, где стоял его дом, глядело в извечном, леденящем кровь ожидании.

XV

На другой день Гродзицкий встал поздно и заперся у себя в комнате, пока Теофиль не ушел в гимназию. Тогда он поднял шторы, окинул жадным взглядом повисший над улицей лазурный холст неба, посмотрел на термометр, который показывал десять градусов тепла, и открыл окно.

Рассеянно поглядывая в окно, он восстанавливал в памяти события прошедшего дня, чтобы занести их в свою хронику. День этот, как и все другие, он начал с описания неба, которое было до вечера безоблачным, потом в двух-трех коротких предложениях изложил мелкие происшествия. На миг карандаш остановился. Но тотчас побежал дальше, и те же простые слова, из которых вот уже двенадцать лет складывалась история дома Гродзицких, подчинили себе столь необычные события вчерашнего вечера, чтобы через год напомнить о них в этой сжатой, четкой форме.

Через год! Сложив руки на книге с записями, Гродзицкий откинулся на спинку стула и уставился в какую-то точку на противоположной стене. Сидел он, правда, недолго, и когда пани Зофья решилась наконец открыть дверь кабинета, он уже шел ей навстречу. Одна его улыбка разогнала ночные страхи, которые притаились в ее обведенных кругами глазах.

В канцелярии Гродзицкий провел часа два, покончил с самыми неотложными делами и не спеша, как бы прогуливаясь, отправился в гимназию. По дороге он зашел к Мусяловичу, съел порядочный ломоть хлеба со свежей, ароматной ветчиной и выпил пильзенского пива. Подходя к воротам гимназии, он отнюдь не напоминал озабоченного отца. Старший сторож, помогавший жене собирать со стойки посуду после большой перемены, бросил все и, насколько позволяла ему тучность, поспешил навстречу посетителю.

— Я хотел бы видеть директора, — сказал Гродзицкий, подавая визитную карточку.

Бывший вахмистр Михал Мотыка заколебался — не пригласить ли этого важного господина в актовый зал,— но все же оставил его в коридоре под большим слепком праксителева Гермеса. Михал не мог читать без очков и не разбирался в штатских чинах. Правда, сюртук, серый котелок, золотая цепочка часов, да и весь облик этого господина, от которого по-барски пахло одеколоном, произвели на Михала впечатление, однако он никак не мог предположить, что перед ним особа в чине генерала. Только увидав, как поспешно директор, взглянув на визитную карточку, бросился к дверям, Михал на миг пожалел, что нет каких-нибудь более надежных примет, по которым можно было бы узнать ранг чиновников, не носящих мундира.