Небо в подарок

– Она может одновременно и ненавидеть меня, и желать до потери сознания. Одно другому не помешает.

– Вот и хорошо, – удовлетворённо кивнула баронесса. – Я не буду пока выгонять этих болтливых куриц, а ты, чтобы сегодня же ночью сделал так, чтобы они обе желали тебя до потери сознания. А утром я обнаружу их в твоей постели и с позором навсегда откажу от дома. Я не принимаю в своём доме испорченных женщин!

– Я должен соблазнить сразу обеих?!

– Только не говори, что это для тебя впервой, – промурлыкала леди Раина, затем медленно стянула мужские бриджи и склонилась над его бёдрами.

Глава 5

К вящей радости тётушки и законной гордости доктора Пельса, уже на третий день Сатура чувствовала себя прекрасно. Леди Раина сама каждый день навещала племянницу, засыпала её новостями о неизвестных той личностях и событиях, перебирала лежащие на столике книги, словно невзначай оставляя сверху книгу с всё более откровенной картинкой на обложке, и, оставив после себя тяжёлый аромат духов, исчезала. Каждое утро Кари приносила одинокую белую розу от лорда Торшелла и передавала её своей госпоже.

Определённые преимущества в болезни, конечно, можно отыскать. Можно лежать в постели, спать и ни о чём не думать. Та вата, которой наполняется голова, совсем не может и не хочет думать. Другое дело, когда болезнь проходит. Мысли возвращаются. Возвращается интерес к окружающему и к жизни. Замечаешь, что птицы за окном не кричат пронзительно, а звонко славят весну, солнце уже не режет глаза, а ласково пробегается по коже. И белые розы источают тончайший аромат. И тот, кто их подарил, не виноват в том, что близкие Сатуры погибли и она скорбит по ним. И, как это ни странно, но после выздоровления притупилась и боль потери. Она никуда не делась, нет, но словно покрылась нежной дымкой грусти. Пришло понимание, что родители ни за что не хотели бы, чтобы их дочь так скоро присоединилась к ним в мрачных чертогах смерти или провела свою жизнь, оплакивая их. Вполне возможно, что через какое-то время, скажем, год, она сможет ответить на ухаживания настойчивого лорда. Ведь недаром при каждом воспоминании о нём трепетно замирает сердечко, и никак не забывается тот странный и единственный поцелуй при прощании в самый первый день. И вполне возможно, что если, выждав положенное время траура, лорд Торшелл попросит у тётушки её руки, Сатура не будет противиться такому повороту судьбы.

А пока. Пока ей становилось скучно. И Сатура вспомнила о разрешении тётушки самой пошить себе платья. Те платья, что прислала мадам Жози, она даже не примерила, лишь попросила баронессу отправить их обратно. Хорошо, что появилось оправдание, дескать, неудобно принимать такие дорогие подарки. Сколько бы леди Раина ни уговаривала, даже пыталась пролить слезу, племянница стояла на своём. Когда это действительно было нужно, Сатура была очень упряма.

Первое её появление в швейной мастерской поместья вызвало шок у работающих там женщин. Они никак не могли взять в толк, почему племянница хозяйки должна сама шить себе одежды. Не объяснять же им, что так она хоть чем-то могла занять своё время. А ещё в мастерской было очень удобно скрываться от кавалеров. Почему-то девушке было неприятно их настойчивое внимание. Возможно, в столице и было нормой такое вот откровенное разглядывание присутствующих дам, можно даже сказать, что гостьям баронессы оно нравилось, и Сатура даже слышала, как несколько девушек хвастали друг перед другом, кто, на кого, и сколько раз глянул. Но сама она к такому была не готова. И вряд ли когда-нибудь, даже после окончания траура, будет получать от этого удовольствие.

Так и повелось, что после завтрака Сатура приходила в мастерскую, усаживалась за рабочий стол и принималась за шитьё. Первое платье она пошила всего за два дня и с наслаждением смогла надеть его – появляться в одном и том же, в котором приехала, было неудобно даже перед слугами. Следом были пошиты несколько сорочек, бельё, юбка и пара блузок. Работу над каждой последующей вещью приходилось затягивать всё больше. Стыдно было признаться даже самой себе, но она тянула время, старалась побыть в мастерской подольше. И пусть мастерицы, работающие там же, украдкой бросали на неё осуждающие взгляды – как же, мало того, что делает их работу, ещё и мешает вволю болтать о своём, о женском – зачастую засиживалась там до самого ужина. Так как гости в доме баронессы Санаи были обычным явлением, то и ужинала девушка зачастую тоже одна.

Лишь однажды тётушке удалось убедить её поужинать в «милой маленькой компании». Третьим в той компании оказался лорд Торшелл. Вёл он себя, к слову сказать, безупречно. Одинаково ровно ухаживал за обеими дамами и, с благосклонного кивка хозяйки, сам подливал в их бокалы лёгкое розовое вино. Эта его показная лёгкость и сослужила злую шутку.

– Милая, наконец-то твои щёчки порозовели, – с улыбкой произнесла тётушка, отставляя в сторону бокал. – Тебе нужно расслабиться, а вино подходит для этого лучше всего. Немного, конечно, – тут же спохватилась она, – но определённый эффект на лицо.