Неделя ущербной луны

А впереди уже и сама Чоусма. Едва раздевшись, с разбегу плюхаешься в недвижную, зеленовато-спокойную, всю в белых лилиях и желтых кувшинках реку. Ухая, гулко колотишь по воде ладонями, крутишься волчком, потом успокаиваешься, нежишься, ложась на спину и замирая, и вдруг замечаешь, что река тепла, как парное молоко, и отдает болотцем, набираешь в себя воздуху и ныряешь вглубь, к тайному и жуткому дну ее, и, едва уходишь с головой в воду, как закладывает уши, тонко свербит, царапает по перепонкам подводный невнятный звук, открываешь глаза и видишь совсем близко сплющенный прыгающий шар солнца и неясные, палево-зеленоватые блики, — где, когда ты уже слышал и видел такое?.. Надо бы поскорее вынырнуть, а ты все тянешься, как тонешь, ногами вниз, в вечный холод, и холод, и страх, и сладкий зов смерти охватывает тебя, стискивает, леденит грудь, ты уже задыхаешься, и будто не по перепонкам свербит, а внутрь тебя проникает усилившийся, отяжелевший клокочущий звук… и, чуть коснувшись ногами придонной травы, судорожно дергаешься вверх. Ошалело хватаешь ртом воздух и мигом подмахиваешь к берегу, тянешься к нему, хватаясь за прибрежную осоку — будто сзади кто гонится за тобой! — карабкаешься на суглинистую, обсыпающуюся сухим крошевом дернину, пачкая колени, локти, и уже на берегу весело гогочешь, прыгая на одной ноге и стараясь другой попасть в штанину энцефалитника, и жаришь себя крепкими звучными шлепками по мокрой спине, по ляжкам в безуспешной попытке прихлопнуть увертливого овода.

— Как, дно-то достали? — фыркая, отдуваясь, кричит с воды Илья, отгребая от листьев лилии на чистое место.

— С ручками — с ножками до дна! Достали! — отвечает за всех Лиза.

— Полно… — сомневается Илья. — Здесь г-глубина знаешь какая? — И он, набрав воздуха, так, что смешно, как мячики, округляются его щеки, с головой уходит под воду. Весело пузырится столб воды над Ильей, утончается до прерывистой струйки пугливо выскакивающих наверх пузырьков, и когда уже кажется, что и пузырьков нет и с парнем что-то неладно, и все разом делают шаг обратно, к кромке берега, — призрачно, медленно всплывает макушка Ильи, словно прорастает из воды лоснящаяся на солнце голова его, он по-рачьи таращит глаза и сдавленно кричит, отфыркиваясь:

— Вота… дно-то!

В-его руке влажно мерцает пучок придонной травы…

Андрей делает усилие, стягивает с себя энцефалитник и влезает в спальный мешок. Сквозь отпахнутый полог видно, как на севере, за Паньшином, тяжелая алая полоска, высветляя весь горизонт, стала зыбкой, переливчатой — где-то там, в Заполярье, катится по краюшку земли летнее незаходное солнце, скоро свет его прянет выше, матово побелеет полнеба, и в светлой холодной тишине запоют первые птицы.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Разбудил Званцева деликатный хлопок ладонью по натянутой палатке, повторившийся дважды.

— Ты спишь, Андрей Сергеич? — голос Лилявского был хрипл, словно застуженный.

— Встаю, встаю!

— Да ты не спеши, — откидывая полог, улыбнулся Лилявский. Лицо у него было помятое, неспокойное. — Голова с похмелюги не болит? У меня на части разрывается. А ведь выпили-то всего ничего… Старость, брат, не радость. — Он опять улыбнулся, уже бодрее и увереннее, чем в первый раз, и, не дожидаясь приглашения, присел у входа, на кошму.

— Что хоть там, на улице-то? — поинтересовался Андрей, выбираясь из мешка. Стесняясь присутствия Романа, он поспешно напялил на себя отсыревший за ночь энцефалитник и, подхватив сапоги, выбрался наружу через вторую створку полога.

— Все одно и то же, — хмуро и сипло, как бы самому себе, сказал Роман. — Переменная облачность, во второй половине дня возможны осадки в виде опостылевшего дождя. Нда… — Он закурил, остервенело кроша головки спичек, и, привалившись к подпорке, искоса наблюдал, как Званцев обувался в трех метрах от него. Оглядывая небо, инженер втискивал ногу в сапог.

— Держи, — кинул ему Лилявский сигареты и коробок спичек, по охлопывающим карманы движениям его догадавшись, что тот хочет закурить.

— Спасибо…

— Пожалуйста!.

Глаза их встретились, и они оба рассмеялись.

— Нет, я в самом деле подлечился бы немного, — взъерошил Роман волосы. — Я тут разведал… — он глянул на Андрея с лукавым намеком. — В столовой, говорят, свежее бочковое пиво есть.

Андрей вдруг заметил, что машин за палатками нет, пусто как-то в лагере, безлюдно, новая печка у кухонного тента стояла холодная, без дыма.

— Ну я и спал сегодня, — сказал он виновато, — хоть из ружья стреляй возле уха. Нич-чего не слышал!

— Лопатник успел подремонтироваться по рани… на участок увез Фролку с Ильей. А Катерина за своей посудой поехала. Так что… — затягиваясь, хитровато прищурился Роман, — хочешь не хочешь, а придется идти в столовую.

Андрей что-то вспомнил, глянул на гостевую палатку.

— Павел вчера про «Андижанец» что-то говорил…