Неделя ущербной луны

— Ну-у, знаешь… — криво заулыбался Лилявский. — Я тебя не совсем понимаю. К чему этот контроль? А если профиль описать хочется, что я еще мог бы понять как геолог… то места заложения скважин, скажу я тебе, в процессе опытных работ на них — ты же сам каждый день будешь приезжать на откачки! — можно будет описать доскональнейшим образом. Зачем же тратить драгоценное время на эту работу сейчас?

Андрей заметил, что Лиза возвращается.

— В таком случае ты просто вынуждаешь меня, Роман Николаевич, сказать тебе прямо… то есть, если я не ошибаюсь, повторить в который уж раз, — усмехнулся он, опять вспомнив вчерашнее, как рассказывал ему Лилявский про египтянина с каналом, — что я придерживался и буду придерживаться своей точки зрения. — Андрей с искренней досадой на этот ненужный разговор о само собой разумеющемся поскреб пятерней затылок.

— Своей? — сделал ударение Лилявский.

— Общепринятой, — покачал головой Андрей. — Сначала — съемка, а потом уже выбор профилей для более детальных исследований.

Лилявский смотрел куда-то вполоборота и как-то чудно колыхался всем телом, разводя в стороны губы, — будто смеялся беззвучным, одному ему понятным смехом. «Это же манера бабы Жени, — удивился про себя Андрей, — это же тот так делает, когда хочет показать высокомерное свое осуждение глупости собеседника!»

— Спасибо нам с тобой за такие эксперименты Уваркин не скажет, — наконец подвел итог Лилявский, как бы подтверждая упоминанием начальника партии догадку Андрея. — Фролкин профиль считается уже отработанной площадью, соответствующие квадраты учтены и запроцентованы. Даже больше тебе скажу, — понизив голос, как бы сокровенно поделился Лилявский, — в плановый актив бабы Жени и Пашки-нормировщика вошли и кое-какие квадраты со стороны… так сказать, авансом.

— Но мы же, слава богу, — сдерживая себя, сказал Андрей, — и ты, и я… и Костя вон с Вихровым, и все остальные… мы же не на бабу Женю работаем!

— Вот-вот, — злорадно, как бы предупреждая своевременно человека о том, что он не знает самого главного, закивал Лилявский, — так и скажешь потом бабе Жене, когда он к тебе с выполнением плана пристанет. Посмотрим, как он с тобой разделается — в один прием или с передышкой.

Но уже в выражении лица молодого начальника отряда что-то менялось на глазах. Словно убедившись, что добрым словом этого Званцева не проймешь, Лилявский решил сменить пластинку: не хочешь, мол, по шерсти — придется погладить супротив!

— Словом, так: идем в учебный маршрут по паньшинскому угору, — вполне буднично, но и непререкаемо тоже объявил он последнюю свою волю, обращаясь как бы уже ко всем. — Вот вы, например, Андрей Сергеевич, — не глядя на того, полез в свою полевую сумку бог весть за какой надобностью, — сколько сезонов, интересно, не бывали в поле — кряду два, если не ошибаюсь? А за два года, знаете ли, методика могла оч-чень значительно измениться — лично вам так не кажется? Ведь наука на месте не стоит, что бы с каждым из нас в отдельности ни происходило…

Андрей будто не слышал. Он глядел, как по склону от ручья, кинув на плечо полотенце, поднималась Лиза. Ровный сиверок с вершины угора временами падал короткими порывами, Лиза то прихватывала рукой разлетавшиеся волосы, то запрокидывала голову, поворачивая лицо в ветру, и в просвете меж оловянно-матовых понизу сосен освещенное Лизино лицо казалось ему смеющимся.

2

Вся смута, подумал позднее Лилявский, началась с появления Семки. Этот чертов паньшинский недомерок наткнулся на них у столовой: только что плотно позавтракав, пригрелись они на лужайке под белой черемухой, и техник Вихров доставлял им из буфета разливное пиво, а музыкант вместе с инженером вовсю нажимали на бур — первая епитимья за ослушание. Взбудораженные новостью паньшинцы с почтением взирали, как прямо в центре села два человека буравили дырку в земле, справлялись пока что легко, и если, мол, так дальше пойдет — то какую глубину осилят?

Сам начальник отряда, урока ради игнорируя Андрея, многоречиво распространялся перед Лизой о преимуществах экспедиционной жизни, не забывая в то же время переглядываться с молоденькими поварихами, то и дело выбегающими на крыльцо.

Семка, никак не думавший повстречать их тут, еще издали брякнул, отгоняя голосом свое замешательство:

— Списывай меня от Фролки, Роман Николаич! Это же надо подумать, что они там вытворяют, ваши кадровики! Волосы дыбом встали!

Костя с Андреем бросили бур, подошли ближе.

— Тихо, тихо, — поднял руку Лилявский. — Что ты разголосился на все Паньшино. Сбавь на пол-оборота. Давай по порядку — отчего это, интересно, на лысой твоей голове волосы дыбом встали?