Неизбежный финал

— Видите ли… Два года назад взял я ночью у «Амбасадора» четырех пассажиров… немцы, офицеры. Один кое-как говорил по-румынски. Надо было отвезти их в парк «Бордей»… Знаете, где это? На берегу озера, по Северному шоссе… Ну, везу, а что делать? А когда пришло время платить, стали они куражиться на своем языке. Смеются, шуточки, видно, отпускают. И что вы думаете? Не хотят платить! Я рассвирепел… Почему не платят-то? В лесу, что ли, живем? Рявкнул я на них, один-то все же понимает. Тогда кто-то из них сжалился и знаете, что сделал? Швырнул деньги мне под ноги. Я не хотел поднимать, у меня тоже гордость есть. Тогда они вынули пистолеты… Четверо их было, господин капитан. Заставили меня встать на колени. Если бы не мать старая, больная, клянусь вам чем хотите, лучше бы они меня пристрелили… Понимаете?

Он переводит горящий ненавистью и обидой взгляд с меня на капитана, как бы спрашивая у нас ответа.

— Значит, у тебя есть мать? — Голос моего начальника становится непривычно мягким.

— Была… Господь бог взял ее к себе этой зимой… Теперь уже никого у меня на этом свете не осталось, — признается таксист и грустно вздыхает.

Меня разбирает досада.

— А что ж ты, Брага, пока мы с тобой ездили, мозги мне полоскал все время со своей семьей? Что тебе домой поскорей надо?

Я уверен, что мой вопрос его смутит, попался все-таки!

— Нет у меня семьи, дорогой, один я, как сыч.

— Значит, врал? — вопрошаю я грозно. — А почему мы теперь должны тебе верить?

Прежде чем ответить, он внимательно оглядывает меня снизу доверху. На его лице, изборожденном морщинами, появляется добрая улыбка.

— А ты мне сначала не понравился!.. Вот и все дела, если хочешь знать. Да еще когда я услышал, как ты стрекочешь по-немецки! Я прямо остолбенел…

Я не так уж легковерен, и раздражение мое не проходит. Ободренный молчанием начальника, я намереваюсь взять его под обстрел вопросами, но в этот момент водитель добавляет просто, по-шоферски:

— Зато теперь, парень… теперь ты мне нравишься. Теперь я бы с тобой на край света поехал.

Мое намерение засыпать его вопросами разлетается, как пух одуванчика.

Тем временем капитан Деметриад принимает решение. Он нажимает одну из кнопок на столе, после чего возвращает водителю документы. Тот берет их, не очень понимая, как к этому отнестись.

Появляется сержант, вытягивается по-уставному.

— Проводите его назад, к машине! — приказывает капитан.

Шофер тяжело поднимается. Выражение лица у него расстроенное. «Ты погляди-ка, выпроваживают!» Он идет к дверям, но останавливается, когда капитан говорит:

— Господин Брага! Я хочу вас поблагодарить от всего сердца… Вы вели себя как настоящий солдат в условиях военного времени. Могу без обиняков вам сказать: такой доброволец, как вы, очень нам нужен… Вы что-нибудь ели?

Даже я не знаю, как реагировать на эти слова, а Брага и вовсе смущается. Его ответ едва слышен:

— У меня всегда с собой пакетик… на дорогу, на всякий случай… Так что…

— У вас еще есть время отказаться… Везде идет война.

— Я знал, что делал, когда предлагал свои услуги… И от своего слова не отступлюсь.

Капитан выходит из-за стола и крепко пожимает ему руку.

— Ну что ж, возвращайся в машину и подожди там.

Брага уходит вместе с сержантом. Я по знаку капитана остаюсь на месте. Мы молчим. Без приказа я уйти не могу. Поздно. Сегодня первая военная ночь. Капитан Деметриад в походной форме. Он приближается к карте Бухареста и окрестностей и отдергивает занавеску.

— Подойди, — приказывает он. Его правый указательный палец останавливается на Северной городской заставе.

Я сосредоточиваюсь, уже догадываясь, что за этим последует.

— Отважный, речь идет о задании, которое ты будешь выполнять вместе со своим водителем. Работать придется в новой обстановке, сложившейся после того, как армия наша повернула оружие против гитлеровцев…

Мы с водителем снова одни. Молчим. Он устал от вопросов. Я вижу его отражение в зеркале. В том же зеркале отражается и новоиспеченный лейтенант немецкой армии. Я специально пригласил Брагу в гримерную, где он наблюдает, как лейтенант румынской армии Константин Бану превращается в офицера вермахта. Все это для того, чтобы он с самого начала привык к моим усикам, очкам в роговой оправе, и прежде всего к мундиру. Мне кажется, именно мундир абвера сбивает Брагу с толку, он сидит как будто язык проглотил, только гримасничает. Я нарушаю молчание:

— Ты хорошо подумал? Мы с тобой не на прогулку все же едем.

Он не отвечает. Лысина его блестит как лакированная. Откуда только у него берется столько пота? Он словно не слышит моего вопроса. Что-то другое у него на уме.

— Послушай, парень, пакет этот… ну тот, что ты в карман кителя положил, это, что ли, тот самый, моего немца?

Вот как! Майора фон Блетца он уже присвоил себе.

— Ну, ты наблюдательный! Браво! Конечно, пакет его.

— А что ты собираешься с ним делать?