Неизданная проза

– Уж, конечно, ты не скажешь ничего такого об нем. Ты предоставляешь ему все взамен его подарков: и свою совесть, и свою жену.

– Мальчишка, ты меня оскорбляешь!

– Друзья, мы в доме этого человека, – останавливал Макр, привставая с своего ложа.

– Да, может быть, я мальчишка, но восходящее солнце потом осветит весь мир, а тлеющая лучина только погаснет с копотью.

– Вот они, молодые поэты, – говорил Тукка. – Они напиваются на пирах и оскорбляют хозяина дома.

– Им делают честь. Их приглашают в общество, где я, где Гораций, – задыхался Варий. – Вот благодарность.

– Об себе-то ты молчал бы, – вышел из себя Овидий. – В твоих трагедиях нет даже смыслу. Да и стихи Горация только работа трудолюбивой бездарности.

Макр встал с своего места.

– Нам пора проститься, Овидий.

– Оставь меня, Макр. Не они нам, а я сделал им честь посещением. Когда никто уже не вспомнит имен Вария и Горация, мои стихи еще будут звучать по всему миру! До меня у нас не было поэтов; были только подражатели грекам, и, боюсь, что со мной умрет единственный римский поэт. Скорее пожалеем этих людей, а не будем унижать их. Оставим их пресмыкаться у ног Мецената и писать поэмы ради подачек; наша поэзия не требует себе покровителей и наград; она свободна и вечна. Это – заря, что освещает весь Рим! Прощайте. Идем!

          

Когда званых посетителей уже не было в комнате, откуда-то появился Проперций, исчезнувший во время бурной сцены.

– Они любят пьянствовать в кабачках за Субуррой, – сказал он.

– Лучшего от этих тунеядцев я и не ожидал, – заметил Тукка.

– Нет! надо открыть глаза Августу, – продолжал волноваться Меценат.

– Увы, вот преемник. Овидий будет первым после нашей смерти, – сокрушался Варий.

– Если преемником будет такая бездарность, то погибнет и поэзия, – подхватил Проперций.

Гораций долго молчал и только потом задумчиво промолвил:

– Все же у него есть талант.

– О, без сомнения, – подтвердил Проперций.

ОБЪЯСНЕНИЕ

Благовещенского[4]

я не достал, так что пользовался Модестовым[5], а у него нашел очень немногое. За неимением матерьяла ухватился за первый попавшийся сюжет, но разработать его не успел, так как пишу все очень медленно.

Целью моей была характеристика участвующих лиц (во-первых, конечно, Горация), а вовсе не решение поднятых вопросов. При этом я старался рисовать не столько римлян, сколько вообще людей.

Почти все слова Горация и Овидия взяты из их произведений[6]. Цитаты могли бы облегчить меня, но я не смел их себе позволить, так как многие ссылки взяты из вторых рук.

В заключение несколько слов о стихотворных отрывках, которые попадаются в сочинении. Переводя их, я старался приспосабливаться к латинским метрам, но делал это больше ради опыта. Я не поклонник переводов размером подлинника. Каждый язык имеет свое собственное стихосложение, и размер, мягкий на одном языке, может оказаться грубым, если его перенести на другой. Вообще, на мой взгляд, перевод поэтического произведения (особенно это заметно в лирике) имеет целью вызвать то же впечатление, как и подлинник, а не ознакомить с ним, что невозможно.

План сочинения

В начале вступление; в конце заключение.

1. Мнения о войне.

2. Мнения об Августе.

3. Мнения о счастии и о золотой середине.

4. Мнения о поэзии.

а) Определение поэзии.

b) Современное положение ее.

5. Взгляд на самого себя.

Кроме того, по сочинению разбросаны и мнения о других вещах (о любви, о политике etc).

<1893>;

ГБЛ, ф. 386.4.16, л. 2-17. Беловой автограф в тетради ученика VIII класса. В подлиннике «Объяснение» дано перед текстом сочинения.

Голубочки – это непорочность

В окно виднелись уродливые московские крыши; вдали неясно рисовались главы собора; у самого стекла мелькали голуби.

– Ты что там делаешь, Анюточка? – позвал старик.

– Мне, дедушка, велели прошение переписать.

– Ну, успеешь, поди, посиди со мной.

Она села на ручку кресла, совсем прижавшись к деду и обняв его рукой.

– Вот этот вид в окно, он тоже символ, – говорил старик. – Это высоты жизни, им и приходится встречать непогоду, но рядом главы собора. А голубочки – это непорочность. Анюточка, брось им крошек.

Девочка отыскала кусок хлеба и стала крошить его в форточку. Приятная свежесть ранней весны проникла в душную комнату.

– В деревне теперь, – опять заговорил старик, – хорошо: пахнет весной, разгребают снег, все тает. Эх, вот не думал я, что старость придется тянуть в городе.

Анюта опять присела на ручку кресла.

– Дедушка! ведь и здесь все тает. Слышите, вода каплет из желобов. А вот посмотрите: вчера эта крыша была вся в снегу, а сегодня железо видно.

Старик покачал головой, он не хотел и слушать о городе.

– А помнишь, Анюточка, как у меня в «Новоселье» описана деревенская жизнь?

– Конечно, помню! А мы теперь одни, можно почитать.

Старик как-то беспокойно задвигался.

– Да что читать… ты ведь ничего не понимаешь… нет, не надо.

– А вы мне объясните. Дедушка, милый, хороший! ну, пожалуйста. Я достану, да?

– Да нет… я решил.