Неизданная проза

13 Там же, стр. 12.

14 «Земная ось». М., 1907; 3 изд. – 1911.

15 ГБЛ, ф. 386.35.5–9.

16 М. Цветаева. Проза. Нью-Йорк, Изд-во им. Чехова, 1953, стр. 259.

17 ЛН, т. 27–28.

18 ГБЛ, ф. 386.30.10.

19 ГБЛ, ф. 386.35.48.

20 ГБЛ, ф. 386.35.43.

21 ГБЛ, ф. 386.34.12.

22 ГБЛ, ф. 386.35.17.

23 Второй план книги «Фильмы веков» с подзаголовком «66 картин из жизни народов разных времен и стран». ГБЛ, ф. 386.35.47, л. 3.

24 «Исторический вестник», 1904, кн. IV, стр. 118–135.

25 Дневники, стр. 28.

26 ЛН, т. 27–28, стр. 470.

27 ГБЛ, ф. 386, 53.5, л. 1.

28 ГБЛ, ф. 386.4.34.

29 ЛН, т. 27–28, стр. 457.

30 ГБЛ, ф. 386.35.1, л. 1.

31 «Огонек», 1925, № 40.

32 «Красная Нива», 1926, № 42.

33 ГБЛ, ф. 386.4.34.

34 ГБЛ, ф. 386.35.11, л. 4.

36 ГБЛ, ф. 386.67.8.

36 А. Л. Чижевский. Вся жизнь. М., «Советская Россия», 1974, стр. 74–79.

37 Далекие и близкие, стр. 199–200.

У Мецената

…Лебедь рвется в облака,

Рак пятится назад, а щука тянет в воду.

Эпиграф из «Литературного вечера» Гончарова[1]

В кружке Мецената участвовали сегодня необычные посетители.

Было время, когда этот кружок царил в Риме полновластно. К его мнениям прислушивались; его суждение было приговором для начинающего писателя.

Но, как и должно было ожидать, деспотизм вызвал противодействие. Сначала некто Мессала позавидовал положению Мецената и собрал свой литературный кружок, где роль главного поэта разыгрывал Тибулл. Там нашли себе приют противники Горация, сторонники Александрийской поэзии и старины, Тигеллий, Деметрий. Затем, через несколько лет, образовалось более серьезное общество, которое группировалось вокруг Овидия. Здесь были и такие имена, как Макр (Macer), уже пожилой талантливый писатель, не попавший ни к Меценату, ни к Мессале, но главным образом собирались молодые поэты, как Сабин, сотоварищ Овидия, или Тутикан, прославившийся впоследствии переводом Одиссеи. Посещал эти собрания также Проперций, который собственно принадлежал к кружку Мецената.

Овидий в это время только что выступал из рядов заурядных поэтов, которых было так много в век Августа. Еще юношей он декламировал публично свои стихи, никого не поразившие; потом издал «Heroides», тоже прошедшие незамеченными. Внимание было привлечено только отрывками из новой поэмы, которую Овидий, по своему обыкновению, сначала декламировал. Наконец появились первые три книги «Amorum»[2] и сразу поставили Овидия на одно из первых мест среди современных писателей. Его стихами прямо увлекались, и некоторое время весь Рим повторял их.

Этот необыкновенный успех заставил кружок Мецената обратить внимание на молодого поэта. Круг старых корифеев, все еще называвшийся молодою школою, с каждым годом становился все теснее. Не так давно опустело одно славное место, выбыл любимый, добрый товарищ, едва ли не основатель общества: умер Виргилий. Прилив новых сил был бы очень кстати, и Меценат поручил Проперцию стороной разузнать настроение нового кружка. Проперций принес известие, что там глубоко уважают прославленных творцов новой поэзии и против соединения не имеют ничего. Таким образом произошло то, что в тесный круг друзей вступили сегодня новые лица.

Меценат не забыл мудрого правила, чтобы число собеседников не было менее числа граций и более числа муз. Из обычного общества были приглашены только наиболее известные лица и лучшие друзья хозяина: Барий, Гораций, Тукка и Проперций. С Овидием прибыл его лучший друг Сабин, а, чтобы придать больше веса посещению, и старик Макр.

Всех было восьмеро.

На главном месте, как хозяин, помещался Меценат, одетый по обыкновению в широкую, свободную тогу. Рядом с ним возлежал Гораций. В это время он был уже немолод, а на лицо казался старше своих лет. Невысокий и сутуловатый, он привлекал к себе только открытым взором и задумчивым выражением лица. В последние годы его жизни прежняя постоянная веселость, которую он получил от природы, сменилась скорее грустным настроением.

С другой стороны Мецената оказался Проперций. Он поместился так, что был близко ото всех. Вдали от него остался разве только Плоций Тукка, который важно возлежал на противоположном конце стола с глубокомысленным выражением лица.

Овидий, Сабин и Макр расположились рядом. Свободнее всех чувствовал себя Овидий. С обычной веселостью осматривал он общество и с трудом скрывал усмешку, когда встречал суровый взгляд Вария. Этот вообще был недоволен предстоящим соединением двух обществ; обращение гостей раздражило его еще более. Он свысока посматривал на них, с полным сознанием своей гениальности и своего значения как величайшего римского поэта.

Первое время разговор клеился плохо, так как положение собеседников было слишком условным. Впрочем, все собравшиеся вполне обладали тем искусством вести разговор, которое так ценилось в Риме и для которого был особый термин urbanitas. Сначала Тукка произнес несколько приветственных слов, потом говорили о цели собрания.

– В наше время нельзя работать отдельно, – говорил Меценат. – Рим соединился в одну семью.