Неизведанные земли. Колумб

Тем временем у Колумба почти иссякли терпение и энергия. На Рождество 1499 года он был близок к отчаянию и отреагировал на это характерным образом. Подобно другим земным невзгодам, разорение его колонии и неискоренимое проклятие мятежа обратили его мысли к утешению религией. В очень кратком, но важном фрагменте, сохранившемся в биографии, приписываемой его сыну, Колумб описал еще одно явление или непосредственное присутствие «гласа небесного». Понятно, это произвело на него глубокое впечатление, что подтверждается почти точно таким же рассказом, повторенным в письме несколькими месяцами позже[354]. В этот раз ощущение личного контакта с Богом было более отчетливым, чем при первом подобном явлении по возвращении из первого путешествия

[355], и гораздо менее отчетливым, чем в последний раз, в худший момент его последнего пересечения океана[356]

. Контекст при этом всегда был одним и тем же: Колумб изолирован и одинок духовно и даже физически, у него нет друзей, и он отчаянно жалеет себя. У него наступил кризис, он ждал неминуемой смерти. Он раскаивался, отрекаясь от мирского стяжания в пользу благ загробного мира. Он остро ощущал недоброжелательность своих врагов – придворных, ученых, индейцев, мятежников и бунтовщиков, причем все они, казалось, составляли единый дьявольский континуум. В этих обстоятельствах им овладело убеждение, что он проходит испытание веры, и в приливе веры, который проистекал из этого чувства, он ощутил присутствие небесных сил и услышал голос. На протяжении всего третьего путешествия приоритеты Колумба смещались в сторону духовности. 26 декабря 1499 года стало кульминационным моментом:

«Когда все покинули меня, на меня напали индейцы и нечестивые христиане. Я оказался в таком затруднении, что в попытке избежать смерти отправился в море на маленькой каравелле. Тогда Господь пришел на помощь, сказав: “О маловерный, не бойся, Я с тобой”. И он рассеял моих врагов и указал мне путь к исполнению моих обещаний. Какой же я жалкий грешник, что полностью доверился суете этого мира!»

Переживания Колумба в Новом Свете не только возносили его все выше в отдаленные области мистического спасения, но и меняли самовосприятие. Его неудача как правителя была очевидна даже ему самому, но он получал удовлетворение от превращения в солдата, побеждая плохо вооруженных индейцев или осажденные банды повстанцев. В Испании всегда считалось, что «оружие и грамота» – это разные, а то и несовместимые таланты, но они оба необходимы для выполнения государственных обязанностей. Дон Кихот кратко изложил эту традицию в своем совете Санчо Пансе: «Ты, Санчо, должен одеться в нечто среднее между мантией выпускника и доспехами капитана, ибо на острове, который я передам тебе в управление, оружие потребуется так же, как грамотность, а грамотность так же, как оружие»[357]. В письмах Колумба домой в 1498 году неоднократно содержались просьбы о помощи или даже его замене «хорошо образованным человеком, подготовленным к судебному производству»[358]

. Будучи выскочкой-парвеню от рождения, теперь он начинал видеть себя аристократом, чьим величайшим достоинством была его доблесть и чье благородство не пострадало от несоответствия бюрократической роли. С этого времени он все чаще называл себя «капитаном», имея в виду армейское, а не морское звание, а свои открытия «завоеваниями». Его неудача в деле управления была скорее доказательством его благородства, чем пятном на его компетентности. «Обо мне должны судить как о капитане, – просил он, – кавалере, завоевателе и тому подобном, а не как об ученом»[359].