Неизведанные земли. Колумб

Бобадилья был уполномочен взять управление Эспаньолой в свои руки, если обнаружит, что адмирал должен ответить за неправомерную деятельность. Сразу по прибытии, на фоне нового восстания, которое Колумб пытался подавить, он продвинул по службе противников адмирала, заковал Колумба и его братьев в кандалы и отправил их в Испанию для судебного разбирательства по выдвинутым против них обвинениям. «Найдется ли где-нибудь кто-нибудь, – возразил на это Колумб, – кто когда-нибудь посчитал бы такое справедливым?»

По дороге домой Колумб отказался, чтобы с него сняли кандалы, но носил их в знак притворного смирения и уничижения паче гордости, и ему удалось смутить монархов, волоча закованные ноги на аудиенции. Путешествие дало ему достаточно времени для размышлений. В письмах, которые он написал во время плавания, Колумб принял новый образ себя как человека, олицетворяющего терпение в страданиях, Иова, образца несокрушимой веры. Он снова вернулся, как и в другие кризисные моменты, к мечте об Иерусалимском крестовом походе. «Поскольку я надеюсь на небеса, то клянусь, что все, чего я достиг, даже во время моего первого путешествия, с помощью нашего Господа, будет предложено ему в равной мере для экспедиции в Плодородную Аравию, даже в Мекку»[367]

. Как всегда в моменты стресса, усилилось его ощущение провиденциальной миссии, и он приступил к проекту, который должен был занимать бо́льшую часть его вынужденного досуга дома: поиск библейских пророчеств о его открытиях. «О Новом Небе и Новой Земле, о которых наш Господь говорил через святого Иоанна в Откровениях, – не слишком убедительно заверил он няню инфанта, – Он сделал меня Своим Посланником и открыл мне эти места»[368]

.

У него также были новые и более практические соображения. Он признал, что превысил пределы своих полномочий и закона, пытаясь подавить восстание 1500 года на Эспаньоле, прибегнув к казням без суда и следствия. Его самозащита в этом вопросе была реалистичной: он писал, что жизнь на жестокой границе не могла регулироваться с соблюдением всех правил, подобающих европейским владениям монархов. Это признание вынудило его предложить совершенно новую оценку индейцев, причем разочарование в них отражается в описании необузданного и воинственного народа – «это свирепые народы, которые воинственны и живут на горных хребтах и в лесах»[369]

. Это резко отличается от привлекательных, даже симпатичных образов мирных индейцев, добрых от природы, порожденных его первой встречей с ними. Похоже, теперь даже Колумб поддался разочарованию, которое проявляли прежде его подчиненные.

Карьера Колумба теперь достигла дна, но обстоятельства сложились не так плохо, как могло показаться на первый взгляд. Временное тюремное заключение было чем-то вроде профессионального риска при исполнении служебных обязанностей в Испании времен Колумба, и, хотя он никогда больше не насладится счастливыми днями 1493 года, в Кастилии его ожидало определенное возмещение ущерба. Он потерпел неудачу в роли восточного сатрапа (каким себя воображал), но теперь создавал новую, более славную житийную роль героя, слуги Божьего замысла, предсказанного в Священном Писании. Он сохранил все свои звучные титулы адмирала, вице-короля и губернатора, а также перспективу значительного обогащения, даже с учетом невыполнения многих обещаний монархов, за счет своей доли доходов от Вест-Индии. Его сыновья воспитывались при дворе, а законнорожденный Диего, по крайней мере, мог рассчитывать на выгодный брак, и члены его семьи теперь носили титул донов Кастилии.