Неизведанные земли. Колумб

Он укрывался от реальности в двух типичных ментальных убежищах: хилиастической фантазии и настойчивом убеждении, что он все же был прав. Он хватался за любые, самые неправдоподобные доказательства того, что Куба является частью континентальной Азии. Какие-то доказательства он просто выдумывал, другие же находил, истолковывая некоторые местные слова как искаженные варианты географических названий, упомянутых Марко Поло. Он утверждал, что следы крупных животных, включая грифонов, указывают на азиатскую природу открытых им земель. Это не было столь голословным утверждением, каким кажется на первый взгляд, поскольку, например, Пьетро Мартире и другие ученые действительно считали, что крупные животные встречаются только на континентах. Тем не менее на Кубе никогда не было крупных четвероногих, и видения Колумба о мифических грифонах могли быть лишь плодом воображения, выдающего желаемое за действительное, от разочарования, бессонницы и переутомления. Заявление одного из членов его команды о том, что он видел на острове человека в белом, побудило Колумба вытянуть из местных жителей легенду о «невероятно богатом святом короле, владевшем бескрайними землями и носившем белую одежду». Похоже, Колумб приписывал индейцам знание о пресвитере Иоанне, мифическом правителе христианского царства, которое одни находили в Африке, а другие в глубинах Востока[272]. Именно в это время португальский эмиссар Перу да Ковильян приветствовал негуса

[273] Абиссинии под тем же именем и в том же стиле.

Наконец, все больше стал проявляться уже знакомый элемент синдрома Колумба – его одержимость Иерусалимом, когда он стал говорить своим людям о том, что нужно покинуть острова, совершить кругосветное плавание и вернуться домой в Испанию через Каликут[274]

и землю Гроба Господня. Нам известно, что последний раз Колумб возвращался к своему Иерусалимскому проекту в конце первого путешествия, когда с тревогой размышлял о последствиях утраты «Санта-Марии» и выражал надежду, что гарнизон Эспаньолы соберет столько золота, «что в течение трех лет монархи смогли бы подготовиться к походу на завоевание Дома Господня». «Если я забуду тебя, о Иерусалим, пусть отсохнет моя правая рука, пусть язык мой прилипнет к нёбу…» Для Колумба мысль о Иерусалиме, похоже, была своего рода епитимьей, когда совесть была неспокойна, а уверенность сильно снижалась[275].

После более трех недель опасного плавания вдоль побережья Кубы, снедаемый разочарованием и питаемый фантазиями, Колумб решил отказаться от исследования Кубы. Он убедил себя, что исследовал 1800 километров побережья (сильно завышенная оценка) и утверждал, что ни один остров не может быть таким большим. Исходя из этого, он обратился к корабельному писцу, который совмещал функции писца и государственного нотариуса, с просьбой записать клятву почти каждого человека на флоте в том, что Куба является материком и что остров такого размера никогда не был известен. Заявление было ложным по обоим пунктам, но Колумб был настолько измучен тяжелым опытом этого плавания, что оставался недоступен доводам рассудка, и практически никто не пытался спорить с ним. Члены команд также поклялись, что если бы поплыли дальше, то столкнулись бы с китайцами. Это было уже очень опрометчивое заявление, чтобы делать его под присягой, но они пообещали твердо придерживаться мнения, в отношении которого поклялись, под страхом штрафа в 10 000 мараведи и угрозы отрезания языка[276]. Требование подобной клятвы и угроза столь жестокого наказания не могли исходить от человека, обладающего разумным самоконтролем. В защиту Колумба, не считая смягчающих обстоятельств, можно сказать только то, что он, возможно, стал жертвой собственной ошибки в вычислениях. Находясь на западной части Эспаньолы, он воспользовался солнечным затмением, чтобы попытаться вычислить долготу. Он установил разницу во времени с Кадисом, где, вероятно, была составлена имевшаяся у него таблица предсказанного времени затмений, в 10 часов, что соответствует 150° долготы и что, по мнению Колумба как теоретика «малого мира», могло означать соседство с Китаем. Колумба подвело известное проклятие студента на экзамене: метод применен правильный, но ответ абсолютно неверный[277]

.

Более того, Колумб, похоже, в глубине души понимал, что лжет. Его друг из Савоны, Микеле де Кунео, был освобожден от присяги, а пункт о наказании показывает, насколько Колумб не был уверен в поддержке своих людей. Бо́льшая часть экипажа, вероятно, принесла клятву просто для того, чтобы успокоить адмирала, или из страха, что он может попытаться привести в исполнение свою угрозу совершить кругосветное плавание с заходом в Иерусалим. В самой Испании, похоже, никто долгое время не воспринимал всерьез миф о континентальной Кубе, хотя загадочный мыс, изображенный на карте, сделанной в самой ранней картографической традиции Нового Света (на карте Кантино 1502 года), может представлять собой попытку показать как островную, так и материковую Кубу[278].